Черный крест

но Аня возвращается домой уже к половине седьмого. Она ускользает, как тень.

А через полгода звонит и просит больше ее не беспокоить, потому что и она, и ее родители считают, что в смерти ее брата виноват я. На словах они все как на войне были.

Тем временем я еще купил себе зеркало. В квартиру. Большое-пребольшое.

Я трачу зарплату на книги. И даже стихи стал читать. Но современные стихи:

Дни мои уходят
Годы улетают
Желанья — не сбываются
И надежды — тают

мне не нравятся. Нас воспитывали совсем на других стихах:

Вы решили,
Мы согласны
Жизнь свою
Прожить напрасно?
Нет!
Нет!!

Я хожу от стены к стене, я, распростерши руки, летаю на своем балконе с банкой пива, а то и с двумя, я звоню не отвечающим друзьям и Анне, я читаю чужие депрессивные стихи…

Я смотрю в зеркало и больше не вижу там молодого наголо остриженного франта в модном клетчатом костюме темно-коричневого цвета в черную клетку и в военных черных парадных ботинках, начищенных до блеска. Вместо же своего отражения я вижу черный крест.

10. — Доброе утро!

— Доброе утро!

Мы с Карпелем делаем вид, что друг другу очень рады, и пожимаем друг другу руки. Он предлагает мне сесть. А это, впрочем, я уже успел сделать и без его приглашения. Карпель жмет на кнопку у себя на многоканальном телефоне:

— Роман Олегович! Зайдите, пожалуйста! — и через какое-то время в кабинет без стука, по-дружески входит Князев Роман Олегович — седовласый старикан из «старой гвардии», приятной наружности, с романтическими такими усами и бородкой, весь такой расфуфыренный и пахнущий трофейными французскими духами.

— Вот, — представляет нас друг другу Карпель.

— Очень приятно!

— А мне как приятно! Вы ведь грохнули крест?

— Да что вы, слуга, ничего не стоящий, сделал, что должен был сделать, — мы друг друга пытаемся сразу подковырнуть. Но Карпель нас «разъединяет»:

— Теперь вы, Алексей Алексеевич, переходите во вновь созданный отдел «Черный крест» под руководство Романа Олеговича! Прошу любить и жаловать!

Князев сверлит меня своим добрым взглядом голубых глаз — хорошо сказано, а?

— Наверху, оказывается, все уже опять помирились, — говорит Карпель, — и решили закрыть, и теперь уже окончательно (только после я узнал, сколько раз проект за всю его историю окончательно закрывали). Вам необходимо по возможности везде, где только можно, достать информацию о черном кресте, где только она есть, сохранилась или обнаружится, перевезти ее в Россию, сделать копии информации, а оригиналы уничтожить. И еще… нужно кое-кого добить. То есть того, кого вы раньше не добили. Найти сначала, да, да… Но вы, Алексей, не беспокойтесь, вы теперь будете работать под неусыпным отеческим оком старших своих товарищей по проекту. С ними вас Роман Олегович познакомит после. А пока на новое место, и поздравляю с новым назначением, с повышением, в том числе и с повышением зарплаты.

«Ага, — думаю, теперь не только на хлеб хватит. Но еще и на чуть-чуть масла. Аллилуйя!»

11. Прощаюсь со своими сослуживцами в уже не моем отделе систематизации информации, они устраивают в честь моего ухода чаепитие; беру свой чайник и ухожу. А вновь воссозданный проект «Черный крест» это всего лишь некогда созданный проект «Черный крест», только после небольшого перерыва.

Вновь открыли самый глубокий последний этаж. Туда снова ездят лифты. Библиотека прямо над нами, и, слава богу, до нее можно добраться по лестнице пешком. Но больше никуда. Везде пропуска и карточки. И вот, на этом целом этаже — боюсь говорить, сколько гектаров — всего двадцать четыре седовласых старых… И я.

12. Старики меня не любят. И я это чувствую. И они хотят, чтобы я это чувствовал. Они все в черном, лишь белые рубашечки, они все считают себя специалистами. Один парень — кандидат по безопасности — почти никогда, в служебное время уж точно, не расстается с бронежилетом и кучей всяких защитных прибабахов степени готовности солдата «к бою». Странный такой.

Но то, по чему они себя считают специалистами, мне просто смешно!

Специалист по оккультизму.

Профессор по вампиризму

Кандидат по апокрифам.

Лингвист — переводчик с нескольких, лет четыреста как несуществующих, языков.

Все они серьезны, а меня считают баловнем судьбы и выкормышем ГБ по причине родственных связей. Ниже подполковника нет никого. Молодой лейтенант не в почете.

Спрашиваю полковника Февралева, когда он последний раз видел Дракулу. Февралев, натужно улыбаясь, объясняет мне, что вампир — термин, относящийся к мертвому человеческому телу, снятому с черного креста после распятия на нем.

— То есть к уже живому или черт знает какому там телу, — уточняю я.

— Так точно. — И ехидная улыбочка, до максимума округляющая и так пухленькие щечки толстячка Февралева.

Да… этих ребят армейские физкультурные нормы почему-то давно уже не касаются.

Назло им ставлю на свой рабочий стол портрет своего деда, самый известный из его «неофициальных» — там, где он стоит на какой-то лестнице на крутом склоне, во время своего еще студенческого отдыха где-то на юге России. На нем серый джемпер и джинсы. Руки в карманы.

Нахально так улыбается, а на волосы надвинуты очки. Он еще не знает, что ждет его впереди. А то так бы не улыбался. Это, говорят, одна из его свадебных фотографий. Медовый месяц.

— Он бы не одобрил того, чем мы тут занимаемся, — говорит мне Князев, подбородком указывая на портрет деда. — Но ведь ты сам видел, что черный крест с его силой — реальность.

Фу! Не заметил, как незаметно он тут подошел!

А я все пытаюсь по электронной почте, уже в сорок восьмой раз, убедить Аню встретиться.

Она пока молчит. Но мне кажется, что лишь пока. Не может же она быть такой твердокаменной?

13. Тем временем начинаются трения, потому что Князев требует от меня объемов, но я хочу лишь одного: чтобы мою базу данных, добытую мною на объекте 112, по черному кресту никто не