семидесяти пяти миль. Ветер стал стихать. От полудня до часу ночи не смогли достичь гавани. Ниже города Смирны находится одна крепость, и поближе к ней бросили мы якорь и стали там. Капитан на лодке отплыл в город. Один край моря около Смирны словно срезан на пятнадцать миль в длину. И ширина большая. Город Смирну я не сумел посмотреть. Он [расположен] на хорошем месте. Много стран соседствует с ним. В таком месте не будет недостатка в путешественниках. Город не так уж велик. Он был виден нам сбоку, не целиком. Но говорили, что он не велик. Но там найдешь путешественников отовсюду. Вокруг все горы. Они до половины покрыты снегом, неглубоким. Пониже на склонах снега нет, и на них лиственный лес. А в низинах растут оливковые деревья. Словно лето. Но стало прохладно. А ночью под рождество выпало столько снега, что на кораблях можно было сгребать его рукой. Было похоже, что город хорош, но ни вокруг него, ни на том острове, что мы посетили перед этим, не было нигде никаких построек. Остров тот равен Сахизу. О размере его я писал выше. Но населен он редко, в одном месте около шести, в другом — около десяти домов. Может быть, и были еще поселения, но я не пишу об остальных, ибо не видел их. Вокруг Смирны было видно со стороны лишь пять-шесть деревень. Местность эта хорошая, открытая. Лишь одна деревня была побольше остальных — около ста домов, а в остальных — по десяти, пятнадцати и не больше. Местность, почва, растительность все здесь прекрасно, но божья благодать не осеняет, видимо, те места, где ступала нога турка. Он опустошил все. Если бы видели вы сами, то убедились бы в правоте моих слов. Все это я видел с корабля, но на сушу не спускался. А на том острове я сходил с корабля и много ходил вокруг. Смирненские турки пользуются лучшей славой. Они проявляют уважение к христианам, не совершают насилия над ними. Делают ли они это по доброте человеческой или из страха перед французами, судите сами. Путь из Франции лежит прямо через Смирну.
Двадцать седьмого декабря выехали из Смирны, но остановились поблизости в гавани. Не было попутного ветра.
Двадцать девятого декабря подул попутный ветер. Проехали семьдесят миль. Прибыли в город Митилины [Лесбос]. Остановились у того острова, но город находился за той гаванью. Город не очень маленький, с крепостью. И в нем сидит паша. Местность прекрасная. Домов не очень много, и они больше называются домами [такие жалкие]. Но город расположен на хорошем месте. Поблизости Анатолия и другие острова. Местность прекрасная, но скудная постройками.
Тридцатого декабря мы отплыли из Митилин, проехали пролив. Остров Митилины здесь в оливковых деревьях, цитрусах, но строений мало. Справа Анатолия. Мы плыли вдоль анатолийского побережья. Проезжали хорошие, плодородные Земли. Всю ночь было волнение на море. Когда подошли к Константинопольскому проливу, стало светать.
Тридцать первого декабря не смогли войти в пролив. Дул встречный ветер. Нельзя было сдвинуться с места. Ту ночь и следующий день первого января все время было такое сильное волнение, что даже корабль со спущенным якорем заметно сошел с места. Были туманы, дожди. До десятого января было страшное волнение с маленькими перерывами. Десятого января подул слабый попутный ветер. Мы поплыли к проливу и божьей милостью вошли в первую Дарданельскую крепость, которая существует по обе стороны [пролива] еще с первых времен христианства. От Дарданельской крепости до святой горы [Афон] до семидесяти пяти миль. От Первых Дарданелл до Вторых Дарданелл, которые построены ныне турками, до двенадцати миль в сторону Константинополя.
Одиннадцатого января по полуночи поднялся снова встречный ветер. Мы остались стоять в проливе, не опасаясь волнения.
Тринадцатого января поднялся попутный ветер. Поехали, миновали Галиополи и приблизились к Мармаре [Мраморному морю]. Галиополи небольшой старинный город, на берегу моря в Урумее. В Мраморном море в сторону Анатолии находится остров с высокой горой, где родится белый мрамор. Ветер перестал дуть. Сутки те простояли там впустую. Вокруг видны хорошие страны. Строений мало, а деревни разорены турками.
Пятнадцатого января немного подвинулись вперед и миновали Мраморное море. Ветер снова стих. Иногда он дул, но совсем незначительный.
Семнадцатого января дул боковой ветер. Ехали темной и туманной ночью. У нас был капитан злой, глупый и непослушный. Приблизились к Константинополю. Ночью нельзя было входить в гавань. Дул встречный ветер. Мы стали кружиться на месте до рассвета. Оказывается, в темноте не смогли разобраться в пути. Берег находился поблизости. Наш корабль наскочил на мель и увяз. Благодарение господу, что не было камней, а не то бы корабль разбился вдребезги. Еще не было полуночи. Поработали. И ветер, слава богу, утих, иначе мы могли погибнуть. То пушки перетаскивали на корму, то опускали якоря и тянули канатами. Господь смилостивился над нами. Рассвело, и корабль сняли с мели. Мы прибыли в Константинополь. Остановились около Иеди-Куля.
Девятнадцатого января утром посол прислал лодку с янычарами. Сошли с корабля. Обогнули Константинополь с трех сторон. Я хорошо мог рассмотреть его так же, как и с корабля. Город большой со множеством зданий, но нам, прибывшим из Франции, он не мог особенно понравиться. Местоположение у него исключительное, а здания и все другое не поразили меня. Вокруг него стена во многих местах разрушена, стара. Новой стройки нигде не видно. Только семь башен Иеди-Куля побелили и оштукатурили заново, когда туда поселили русского посла. Внутри я не был и не смотрел. Но те, кто видел, рассказывали нам [о его состоянии]. Посол поселил нас в отведенное нам помещение и устроил нас хорошо.
Третьего марта султан совершил коварную вылазку: он пошел войной на Морею [Пелопоннес].
Шестого марта вечером в Скутари, Пера, Галате, во всем Константинополе, на всех минаретах зажгли факелы, устроили иллюминацию в честь победы султана. То было в ночь рождества Магомета.
Девятого марта [султан] воссел во дворце в Галатском порту. Всех водителей кораблей одели в халаты. Выступил капитан-паша, и перед султаном собралось множество маленьких лодок. Долго стояли. Потом стали проходить военные каторги. Было тридцать больших и малых каторг. Стреляли из множества пушек. Устроили большой парад. Было четырнадцать больших каторг и остальные маленькие, один большой галион. Говорили, что на нем установлены сто двадцать пушек и находятся тысяча пятьсот человек. Об этом галионе рассказывали мне, что он выстроен пятнадцать лет тому назад и это его первый выход. Очень был великолепный галион. За ним следовали еще два других галиона, и стали они в проливе Черного моря.
Двадцатого марта большой галион капитан-паши отошел в сопровождении пяти каторг. За ним следовали еще мелкие [судна].
Девятого апреля из Андрианополя пришла весть, что у султана родилась дочь и что три дня там длились торжества, стреляли из пушек. Вслед же пришла весть о рождении сына. В течение десяти дней стреляли из пушек. Три дня в честь дочери, семь дней в честь сына.
Константинополь в окружности шесть эджи, что равняется восемнадцати милям. В Константинополе, Галате, Пере и Скутари налогоплательщиками являются жители от пятнадцати до шестидесяти лет: Греков — сорок три тысячи душ, армян — семнадцать тысяч, евреев — двенадцать тысяч, французов [католиков] — две тысячи душ, христиан приезжих — четыре тысячи, пленных галерщиков [каторжан] и иных — две тысячи, турок — четыреста семьдесят пять тысяч. Французы [католики] и турки налогов не платят. Семнадцать месяцев пробыл я в Константинополе и тринадцатого мая выехал оттуда. Французский [католический] посол определил нам путевое содержание. Нашли одного жителя Атина[31], который совершал рейсы на корабле в Чанети[32]. Уплатили ему четыреста марчили, чтобы он доставил нас в Гурию[33], в Кобулети[34], сдал там нас Гуриели и обратно доставил бы or него расписку о благополучном нашем, прибытии. С него взяли обязательство, не брать на корабль никого, кроме своих двадцати корабельщиков. Он повез нас. Едва миновали Константинопольский пролив у входа в Черное море, как он привел на корабль турок, янычаров, янычар-агу и заполнил ими весь корабль. Я не мог найти себе места даже наверху, на палубе. Спустился на самый низ корабля. Сидел на своем мешке с сухарями и томился в горести. Я понял их вероломство, но что оставалось делать, ведь назад вернуться не было возможности. Он говорил нам лицемерные речи. Дули попутные ветры, и на десятый день прибыли мы в Атина к его дому. Он сказал мне, зайду, мол, к Себе домой, отдохну дня два, выгружу этих турок с судна, они разойдутся по домам, а тебя доставлю с миром в Кобулети. Мне не оставалось ничего, как поверить ему. Вышли, турок выгрузил, отпустил всех. Раньше он известил трапезундского пашу, а затем и сенджака Гонио[35], что едет, дескать, такой большой человек, везет множество товара и католических миссионеров, что они послы и что их нужно задержать. Со мною ехали трое
