поджидают ее повсюду, и обязательное десятилетнее проживание в Аметьево уже представлялось чуть ли не принудительной ссылкой, а невыплаченная ссуда за дом — кабалой. Выдержка покидала Ольгу. Осенью у нее произошел нервный срыв и ее положили в больницу. А спустя несколько дней резко ухудшилось самочувствие Нины.
Однажды Анатолий пришел с работы раньше обычного, выпивши, и войдя в комнату, заметил, что дочь, прислонив ухо к радиоприемнику, улыбается, хихикает и… разговаривает сама с собой. Когда из школы вернулись сыновья, Анатолий сидел на кухне и курил одну папиросу за другой; его рот был перекошен, взгляд выражал неимоверный страх.
— Идите посмотрите, что с Ниной творится, — дрожащим голосом проговорил он. — Она совсем помешалась. Какие-то выдумки, бред… Давайте отведем ее в больницу.
Нина с нервной поспешностью согласилась пойти в больницу, по дороге рассеянно и неопределенно улыбалась, чмокала губами, запутывалась в разнонаправленности своих мыслей.
— …Я гуляла, встретила Татьяну Ларину. На ней было черное платье! Одежда ведь часть души женщины… У каждой вещи есть душа: у расчески, у чашки. О боже! Их нельзя обижать…
Врачи «Красных домов» — больницы для душевнобольных — обнаружили у Нины «запущенную депрессию» и предписали немедленное лечение в стационаре.
В выходной день Анатолий с сыновьями навестили Нину, принесли ей вишни, крыжовник… Нина просилась домой, но Анатолий уговорил ее «немного подлечиться».
После «Красных домов» зашли в больницу к Ольге. На вопрос: «Где Нинуся?» — Анатолий сказал, что она «читает дома», но сыновья отвели глаза, и Ольга заподозрила неладное. На следующий день она выписалась, и, узнав, где дочь, в смятении начала глотать воздух, потом прошлась по комнате.
— Нину нужно немедленно забрать. Там она действительно может сойти с ума, я представляю, какое там окружение… Таких, как она, полно. Любого можно брать с улицы и лечить. В определенные моменты у каждого бывают заскоки.
В тот же вечер она взяла дочь под расписку.
…День шел за днем, в жизни Анатолия и Ольги на смену неприятностям приходили удачи, огорчения чередовались радостями. Анатолий по-прежнему после работы заходил в пивную, но сильно выпивал только с получки. Нина урывками, но все же посещала школу. Леонид, закончив десятилетку, решил уехать в Москву поступать в художественное училище. Ольга не раздумывая поддержала его.
— Как только устроишься, подыскивай для нас дом на окраине. Мы здесь не задержимся, вот увидишь. Все должны жить там, где родились. Даже птицы возвращаются к местам родных гнездовий…
Но пришлось задержаться еще на четыре года.
Все эти годы Ольга переписывалась с сыном. Леонид не поступил в училище, но устроился бутафором в театр; жил в общежитии и «усиленно занимался живописью». О родственниках сообщил, что был у них только один раз. «Все они — ужасно ограниченные люди и постоянно скандалят». Сообщил, что в квартире новые жильцы, а родственникам на три семьи оставили две комнаты… Потом Леонид служил в армии, а демобилизовавшись, приехал в Казань всего на два дня; повидал родных и вновь отправился «завоевывать Москву». Через месяц Ольга получила от него письмо: «Снял комнату, временно прописался, снова устроился в театр, но уже декоратором»… Вскоре он женился, прислал фотографию жены и сообщил, что, как только заработает на кооперативную квартиру, поступит в художественный институт.
Чтобы не расстраивать старшего сына, Ольга писала, что в семье все хорошо, скоро они продадут дом и приедут… На самом деле все обстояло иначе. У Анатолия из-за постоянных выпивок вновь разболелся желудок, и Нина еще дважды побывала в больнице; оба раза учителя и врачи чуть ли не насильно отрывали ее у Ольги. Эта непонятная болезнь дочери стоила Ольге мучительных переживаний, ее нервы расшатались настолько, что она потеряла сон; временами ей казалось, что она идет по шаткому подвесному мосту, с которого вот-вот упадет в пропасть, но все-таки она находила в себе силы, чтобы не впасть в отчаяние.
…Позднее Ольга вспоминала:
— В те годы бывали очень трудные минуты, но я не опускала руки, не теряла контроля над собой и верила, что смогу победить обстоятельства. Как герои Джека Лондона. Мои любимые герои. Сильные, решительные которые никогда не сдаются…
В какой-то момент Ольга решила устроить дочь на работу.
— Новые люди, новая обстановка немного встряхнут ее, — сказала она мужу и устроила дочь на ближайшую автобазу выписывать наряды.
Но вскоре Нина заявила, что «на работе все люди грубые и ругаются», что там «жуткие запахи, от которых болит голова».
Теперь Ольга много курила, а ее волосы седели прямо на глазах. Закурив, она представляла свою семью в квартире где-нибудь у Чистых прудов или на станции Правда. «Пусть маленькую, однокомнатную квартирку, — думала она. — Для счастья много не надо»…
В Анатолии Ольга уже не видела поддержки и все заботы о доме приняла на свои плечи. Анатолий теперь еле вставал по утрам; случалось, опаздывал на работу, но ему все прощали за былые заслуги, за двадцать лет безупречной работы. Ольга отвела мужа к врачу психиатру.
— Немедленно бросьте пить, — сказал врач Анатолию. — Вы же умный, интеллигентный человек. Страдает ваша жена, семья. Подумайте о них.
— Я не могу, доктор, — безнадежно, с усталым упорством твердил Анатолий.
— Знаешь что! Ты мужчина или тряпка?! — отчитывала Ольга мужа по дороге домой. — Мало мне больной дочери, еще нянчиться с тобой! Вот еще! Очень надо!.. Господи, прямо земля уходит из-под ног! И все война проклятая! Исковеркала нашу жизнь… Нужно немедленно перебраться в Москву, иначе все это плохо кончится…
— Бесполезно, Олечка, — тяжело вздыхал Анатолий. — Безнадежные потуги. Да и кому мы в Москве нужны? И вообще глупо нам с тобой начинать новую жизнь в сорок с лишним лет.
— Чепуха! — возмутилась Ольга. — Начинать все заново никогда не поздно. И в сорок, и в шестьдесят лет.
Анатолий только качал головой.
— И с завода меня не отпустят, и прожили мы здесь мало, продать дом сможем только через пять лет. Удастся пораньше — тем лучше. Но всегда надо настраиваться на худшее, тогда будет легче переносить неудачи.
— Какой дом, какая работа! — почти вскричала Ольга. — Здоровье ребенка дороже всего… Господи! Неужели каждому отпущен лимит счастья, и мы свой исчерпали?! Но нет, я просто так не сдамся!
Решительная, уверенная в своей правоте, она снова пришла в дирекцию завода и целый час страстно и жестко рассказывала о своей семье, и ей наконец подписали разрешение на продажу дома раньше срока и об увольнении мужа «по собственному желанию».
Начались хлопоты: расклейка объявлений о продаже дома, подписывание бумаг у нотариуса, при этом требовали справки на тес, купленный много лет назад, на каждое дерево, каждый лист шифера. Если справок не было, просили привести свидетелей, но и справкам и свидетелям не очень-то верили — из райжилотдела приезжал инспектор и собственноручно обмерял участок, подсчитывал деревья, все прикидывал, взвешивал — два месяца длилась волокита с куплей-продажей — бюрократическая машина делала все, чтобы потрепать человеку нервы.
Дом купили молодожены, приехавшие с Севера. Часть мебели Ольга раздарила посельчанам, часть оставила новым жильцам; несколько дней с младшим сыном связывала тюки, заказывала грузовик, отправляла контейнер с вещами в Москву; и еще носила передачи дочери, которая снова была в больнице, разыскивала по пивным мужа и из последних отчаянных усилий тащила его домой… Анатолий так и отправился на вокзал нетрезвым, придерживая за поводок собаку; Ольга несла чемодан, Толя — сумку с продуктами. Молодожены просили оставить собаку «охранять дом», но Ольга порывисто заявила:
— Как можно?! Об этом и слышать не хочу! Что вы говорите?! Об этом не может быть и речи. Челкаш член семьи. Он поедет с нами, я взяла на него билет.
— Эх, Анатолий! Зря уезжаете, — говорили посельчане, когда Анатолий обходил их с прощальными визитами.
— Что я могу сделать? Ольга хочет, — натянуто улыбаясь, отзывался Анатолий; ему уже было все
