Ты слышал, слышал? Теперь ты понимаешь, что я должна терпеть? Понимаешь? Разве можно меня винить, что я не желаю жить в одном доме с этой проклятой старухой? Разве можно? Ты же видишь, как она хочет всем распоряжаться? Видишь? Как она отпускает мне шпильки при каждом удобном случае? Она не хочет его терять. Еще бы! Она его обирает. Они высосали из него всю кровь. Ведь даже теперь, если бы ему пришлось выбирать между нами…— Ее лицо задергалось. Она не могла продолжать. Через мгновение, взяв себя в руки, она заявляла решительно: —Теперь ты понял, почеу мы должны жить отдельно от них. Ты понял? Разве это моя вина?
— Пшлатыкчерту! Пшлатыкчерту! — комически частила Хелен.— Да? В чем дело? — кричала она громко.
Теперь ты видишь?
Свадьбу устроили в «Диксиленде», потому что требовалось много места. У нее было много знакомых.
По мере приближения дня свадьбы ее сдержанная истерия нарастала все больше. Ее уважение к приличиям стало воинствующим, и она горько упрекала Элизу то, что в ее пансионе живут подозрительные люди.
Ради всего святого, мама! Как ты можешь допускать такое на глазах у Хью и его семьи? Что они о нас подумают? Неужели ты совсем не уважаешь мои чувства? Боже великий, даже в день моей свадьбы дом будет полон потаскух! — Голос ее срывался. Она чуть не плакала.
Что ты, детка! — говорила Элиза расстроенно. – О чем это ты? Я никогда ничего не замечала.
Ты просто слепая! Все об этом говорят! Они просто живут вместе! — Последнее подразумевало oтношения между беспутным молодым алкоголиком и красивой, молодой, слегка туберкулезной брюнеткой.
Юджину было поручено выкурить эту пару из норы. Он стойко ждал под дверью брюнетки, глядя в дверную щель на пляску теней на стене. На исходе шестого часа осажденные сдались — молодой человек вышел. Мальчик — бледный, но гордый своей миссией,— сказал осквернителю семейного очага, что он должен немедленно уехать. Молодой человек согласился с пьяным добродушием и немедленно собрал свои вещи.
Миссис Перт это очищение дома не коснулось.
— В конце-то концов,— сказала Хелен,— что мы о ней знаем? Пусть говорят про Толстушку, что хотят. Мне она нравится.
Декоративные растения, букеты, цветы в горшках, подарки, съезжающиеся гости. Гнусавое однообразное дребезжание пресвитерианского священника. Густая толпа. Победный грохот «Свадебного марша».
Вспышка магния: Хью Бартон и молодая жена, глядящие перед собой испуганно и растерянно; Гант, Бен, Юджин с широкими смущенными улыбками, Элиза, возвышенно-печальная, миссис Селборн и загадочная улыбка; хорошенькие подружки, счастливый смех Перл Хайнс.
Когда церемония закончилась, Элиза и ее дочь, рыдая, упали друг другу в объятия.
Элиза без конца повторяла всем гостям по очереди:
— Сын — сын лишь до свадьбы своей, господа,
Но дочерью дочь остается всегда.
Это ее утешало.
Наконец, увядшие, они выбрались из плотных тисков поздравляющих гостей. Бледные, поглупевшие от страха мистер и миссис Хью Бартон сели в закрытый автомобиль. Дело было сделано! Ночь им предстояло провести в «Бэттери-Хилл». Бен заказал там номер-люкс для ночных. А завтра! — свадебное путешествие на Ниагару.
Перед отъездом Хелен поцеловала Юджина с проблеском прежней любви.
— Увидимся осенью, милый. Приходи к нам, как только устроишься!
Ибо Хью Бартон начинал женатую жизнь на новом месте. Он переезжал в столицу штата. А уже было решено, главным образом, Гантом, что Юджин будет учиться в университете штата.
Но Хью и Хелен не отправились в свадебное путешествие на следующее утро, как собирались. Ночью в «Диксиленде» тяжело занемогла старая миссис Бартон. На этот раз могучий пищеварительный аппарат не выдержал испытаний, которым она его подвергала на предсвадебных пиршествах. Она чуть не умерла.
Хью и Хелен на следующее утро вернулись в дом, где увядали лилии и осыпалась мишура. Хелен бросила всю свою энергию на уход за старухой; властная, яростная и неукротимая, она вдохнула в нее жизнь. Через три дня миссис Бартон была уже вне опасности, но выздоровлевление ее было медленным, безобразным и мучительными. Потянулись длинные утомительные дни, и Хелен все больше ожесточалась из-за своего испорченного медового месяца. Выбегая из комнаты больной, она врывалась на кухню к Элизе с перекошенным лицом, не в силах сдержать злость.
— Проклятая старуха! Иногда мне кажется, что она устроила это нарочно! Господи, неужели мне в жизни не суждено никакого счастья? Когда они оставят меня в покое? Р-рр! Р-рр! — На крупном расстроенном лице вспыхивала грубоватая вакхическая улыбка.— Ради бога, мама, откуда только это все берется? — добавила она, жалобно улыбаясь.—: Я только и делаю, что подтираю за ней. Будь добра, скажи, долго ли это будет npoдолжаться?
Элиза хитро улыбнулась, проведя пальцем под широкой ноздрей.
— Ну, детка! — сказала она.— Только подумать! В жизни не видела ничего подобного. Она полгода копила, не меньше.
Да, сэр!—сказала Хелен, отводя глаза, и на губах заиграла кощунственная улыбка. — Хотела бы знать, откуда все это берется. Чего только я не насмотрелась,— добавила она с сердитым смехом.— Того и гляди, из нее почки выскочат.
Фью-у! — присвистнула Элиза, сотрясаясь от смеха.
— Хе-лен, Хелен! — донесся до них слабый голос миссис Бартон.
— Пшлакчерту,— сказала Хелеп вполголоса.— Р-рр! Р-рр!—Она неожиданно расплакалась.— И так будет всегда. Мне порой кажется, что бог нас карает. Папа прав.
— Пф! — сказала Элиза, облизнув пальцы и вдевая нитку в иголку против света.— На твоем месте я бы уехала. Хватит за ней ухаживать. Ничего у нее нет. Одно воображение! – Элиза была твердо убеждена, что почти все людские болезни, кроме ее собственных, «одно воображение».
— Хе-лен!
— Сейчас! Иду! — весело крикнула Хелен, сердито улыбнувшись матери.
Это было смешно. Это было безобразно. Это было страшно.
И действительно, вполне могло показаться, что папа прав и что прославленный в псалмах главный небесный Гонитель Туч, тот, кого наши ожесточенные современники иногда называют «Старым Шутником», обратил на них хмурый взор.
Пошел дождь — бесконечный ливневый дождь хлестал по дымящимся горам, заливая траву и листья на склонах, обрушивая лавины жидкой грязи на селенья, превращая горные ручейки в ревущие пенные стены желтой воды. Он подмывал желтые берега и вызывал неслыханные обвалы, он смывал целые склоны, он уносил насыпи из-под железнодорожных путей, и рельсы со шпалами повисали над пустотой.
В Алтамонте началось наводнение. Вода стекала с маленькую речку, и она вышла из берегов, разлившись в желтую необъятную Миссисипи. Вода громила долину реки, она срывала с быков металлические и деревянные мосты, словно листья; она несла гибель железнодорожным низинам и всем, кто там обитал.
