– Мечтательница. Подумай, я же ведь не Господь Бог, чтобы чудеса творить. Да для того чтобы хоть что-нибудь достойное сделать, мне три жизни прожить придется. А то, о чем ты говоришь… И как ты додумалась до такого? Общество идеальное… Сотни лет… Люди всегда людьми останутся. И как бы не хотелось мне верить в победу мирового коммунизма, на самом деле без моего жесткого контроля все это может очень быстро полететь под откос. Ты же сама мне говорила, что там, в будущем, так и произойдет. – Он некоторое время помолчал, а потом спросил: – Так ты для этого, значит, ко мне в 1937 год пришла?
– Да.
– Ну, вот ты спрашивала, почему тот наш разговор ключевым должен был стать. Теперь отвечу. Я понять хотел, что тебе на самом деле от меня нужно было, когда ты в Кремль прорвалась. Позавчера я сделал вывод. Понял, что о чем-то в этом роде ты и хочешь попросить. Но то, что ты с таким размахом мыслишь, для меня, надо сказать, неожиданность. И потом… Если машина времени могла тебя куда угодно переместить, то почему ты именно меня выбрала? Ты же столько мне высказала о недостатках эпохи, как ты говоришь, «сталинизма». И, зная о том, что я якобы допущу войну с Германией, чуть не сдам Москву, уничтожу в лагерях тысячи, по-твоему, совершенно невиновных людей, ты говоришь мне: создай свободное и справедливое общество? Как это понимать?
– Я уверена, что никто, кроме тебя, на это не способен.
Он снова замолчал, видимо раздумывая над моими словами, а я продолжила:
– Ты мог бы это сделать. Я убеждена. Но ты не хочешь, не хочешь меня слушать. Ты не веришь ни единому моему слову. А почему – я не понимаю!
– Почему? Ты не знаешь? Да потому, что на земле есть лишь один человек, которому я безоговорочно доверять могу.
– И кто это? – спросила я, почувствовав укол ревности в сердце.
– Не догадываешься? – рассмеялся он. – Это я сам. Я верю только себе… И если твое будущее действительно есть и если ты туда так легко перемещаешься, то давай договоримся. Завтра ты придешь ко мне в Кремль, скажем, в четыре часа. И мы с тобой обсудим, куда именно тебе надо будет отправиться, чтобы там взять у меня нечто такое, что раз и навсегда убедит меня в том, что ты говоришь правду. А теперь ложись и попробуй заснуть. А то со всеми этими войнами, слезами, полетами ты уже до того дошла, что тебя в санаторий на лечение надо отправлять, а не в будущее твое безумное, где ты живешь непонятно как…
Утром, почти выспавшаяся, я появилась в комнате у Натаныча с традиционным букетом в руках.
– Ну и как там дела? – прокричал он из кухни, услышав мое копошение.
Я пришла и села на табуретку:
– Ну, более-менее… А ты почему так рано встал? Или вообще спать не ложился?
Он громко отхлебнул чай:
– После твоего вчерашнего полета в 1941 год меня сильно заинтересовали исследования временных расслоений. Я так увлекся, что и не заметил, как утро наступило. Но ты все-таки давай-ка не таи, что тебе вождь-то сказал, когда услышал, что Гитлер наплюет на его идиотский пакт о ненападении.
– Сказал… – Я уткнулась носом в источающие нежный аромат розы. – Сказал, что из-за того, что я его брошу, он впадет в сильное душевное волнение и проворонит войну.
– Ай, молодец! Шутить, значит, изволит. А что-нибудь стоящее он тебе не соблаговолил сообщить?
– Да. Он отправил меня к единственному человеку, которому доверяет.
– К Молотову?! – вытаращился на меня Натаныч.
– Нет, к Берии твоему любимому в Грузию поеду! Думай, что говоришь. Он верит только себе, поэтому хочет, чтобы я слетала к нему самому, ну то есть в какое-то другое время, и принесла оттуда нечто! И это загадочное нечто должно произвести на него столь неизгладимое впечатление, что он сразу проникнется моими идеями.
– Ну что ж, это вполне таки в его стиле. И куда же ты отправишься? – радостно потирая руки, спросил великий экспериментатор.
– А это мы с тобой узнаем после того, как я схожу домой, позавтракаю, приведу себя в порядок и слетаю в тамошний завтрашний день, где в четыре часа у меня состоится кремлевская встреча на высшем уровне.
– Так иди уже быстрей, а то я тут от любопытства сгорю!
Я встала и пошла по направлению к двери:
– Сгоришь ты не от любопытства, а от жары собственного производства. Так что давай, чтобы не перегреться, прими прохладный душ и сиди, жди меня. Я мигом!..
Спустившись пешком по лестнице, я быстро зашла в квартиру и наткнулась на сына, стоявшего в задумчивости перед моими платьями, которые я беспорядочно развесила по всему коридору.
– Ага! – сказал он, увидев цветы. – Скажи-ка мне, мама…
– Ну что тебе сказать? – Я быстро прошла на кухню, наполнила водой огромную вазу и стала подрезать розы.
– Меня интересует, почему эти цветы имеют столь странный вид? – Глеб зло ткнул пальцем в бутон.
– Потому что это старинный сорт. Это было модно перед войной. Тогда дарили только такие розы.
– Понятно, понятно…
– И что же тебе понятно? – Мне показалось, что он испытывает сильную потребность выбросить и букет, и платья.
– Понятно, что у гвинейского диктатора извращенный вкус.
– Отличный у него вкус, – огрызнулась я. – Хватит нудить.
– А это кольцо, надо понимать, тебе тоже твой каннибал подарил? – он крутился вокруг меня, как малыш возле новогодней елки. – А наряды? Ты сама их купила?
– Так! – Я вернулась в прихожую, поснимала платья и спрятала их в гардероб. – Вот только ты мне тут еще моралей не читай про кольцо это злосчастное. Мало мне сентенций Натаныча, еще собственный сын будет в мои дела лезть! Подарил он мне его, подарил – и не только кольцо. А платья я сама купила, чтобы он окончательно голову потерял и сделал меня первой женой в своем гареме. Все! Отстань уже от меня. Иди Маше позвони!
Обидевшись, Глеб ушел к себе в комнату, а я с легким сердцем стала прихорашиваться. Примерно через полтора часа я нарядилась в еще одно любимое сталинское платье и отправилась на девятый этаж.
– Итак, дорогой друг, сейчас мы выясним, что на уме у нашего генералиссимуса! – сказала я, располагаясь на выпуклых листах ватмана, которыми Натаныч зачем-то застелил ковер. – Давай! 16.00, Москва, Кремль.
– А на сколько? Я тут подремать в твое отсутствие успею?
– Думаю, что не получится. Обычно днем у него на меня времени почти нет. Поэтому лучше таймер минут на сорок поставить. А там по обстановке разберемся.
Так мы и сделали. Через пару секунд я оказалась в кабинете.
Вопреки заведенной между нами традиции вести себя в Кремле по-пуритански, Сталин заключил меня в объятья.
– Ты что? Случилось что-то? – прижимаясь к нему, удивилась я.
– Нет… Ничего. – Он отпустил меня и, усадив на стул, прошел на свое место. – У меня мало времени. Продолжим наш разговор. Ты как-то сказала мне, что я умру в марте 1953 года. Так?
– Да. Но это было в той реальности, из которой я пришла. А что тебя ждет здесь, я не знаю.
Он закурил и внимательно посмотрел на меня:
– Ты сегодня прекрасно выглядишь. И это платье тебе так к лицу.
Я улыбнулась:
– Да что с тобой такое? Ты меня как-то пугаешь…
– Просто я рассуждаю, как следует поступить… – Он сделал паузу. – Тебе придется отправиться в мое будущее. Сейчас я скажу, куда именно. Там ты возьмешь у меня то, что я для тебя приготовлю, и вернешься обратно сюда. Хотя нет. Мы встретимся вечером на даче. В десять. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Конечно… Но… Но ведь тогда время снова расслоится, – испугалась я. – Получится, что ты как бы
