разделишься на две части. К первому тебе я вернусь сегодня же. А ко второму – спустя много лет. И что мы будем с этим делать? – Я снова вспомнила, как он встретил меня в 1941-м.
– Да… – мрачно взглянул он на меня. – Это трудно себе представить. Но факт остается фактом. Одному из нас сегодня повезет, и ты придешь вечером, выполнив мое задание. А другой останется один.
– И как после этого ты встретишь меня в будущем? Ведь там-то будет именно тот, с кем я сегодня расстанусь навсегда! Представляешь, навсегда!
Он покрутил между пальцев папиросу:
– Не волнуйся. Тебе будет оказан хороший прием. Что касается меня… Ну что ж. В конце концов, я привык терять своих женщин. Хотя… Нет. Пусть тебя теряет тот, другой. А я, как это ни парадоксально прозвучит, буду более удачлив и дождусь твоего возвращения.
Мне захотелось его обнять, но я понимала, что сейчас не время:
– А как же ты сможешь предсказать, куда и во сколько мне приходить к тебе? Вдруг так случится, что там не будет ни этого кабинета, ни дачи… Да и вообще все будет по-другому?
– Ты снова о войне? – откинулся он на спинку стула. – Даже если допустить… Хотя я не верю в такую возможность. Так вот, даже если допустить, что война с Германией будет идти на нашей территории, то я тебе гарантирую: в Москву немецкие войска не войдут. Поэтому все останется примерно так, как сейчас.
«Как же он самоуверен, – подумалось мне. – Это невероятно. Сначала он вытащил страну из разрухи. Потом по его милости начнется этот военный кошмар. А после он сделает невозможное и все восстановит. Это безумие какое-то. У него явно ощущение, что он правит миром. И он даже не допускает мысли, что может ошибаться».
– И ты уже назначил дату? – спросила я. – Ты что, придумал, когда будешь ждать меня там, в будущем?
– Вот. – Он быстро написал на блокнотном листе цифры и протянул мне. – Приходи точно в это время на дачу. Я позабочусь, чтобы место, где ты появишься, всегда держали свободным.
Я посмотрела на бумажку. Если мыслить в координатах моей реальности, то до его смерти должно было остаться чуть меньше года.
– Пройдет пятнадцать лет! Ты не забудешь о том, что я должна прийти?
– Забуду ли я? – рассмеялся он. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Иди. Прямо сейчас. Только без перерыва! И не смей оставаться там дольше тридцати минут!
«Уж не ревнует ли он меня к самому себе?» – мелькнуло у меня в голове, и я прошептала:
– Я все сделаю именно так, как ты считаешь нужным. Но я не могу не сказать тебе на прощание…
Он остановил меня жестом:
– Не нужно. Мы увидимся вечером и поговорим. Сколько ты еще будешь здесь?
Я посмотрела на часы:
– Минуту.
– Тогда в любом случае до встречи.
Оказавшись на полу в 2010 году, я стала трясти все-таки заснувшего Натаныча:
– Эй, эй! Очнись! Труба зовет!
– Что такое?! – Он резко сел и потер небритую физиономию. – Что он тебе сказал?
Я показала ему лист бумаги:
– Отправляй меня на дачу в этот день и час. Немедленно!
– Ты с ума сошла! – замахал он руками. – Это иная реальность! Там может быть что угодно: землянка, воронка, лагерь… Там вообще может ничего не быть!
– Натаныч!!! Приди в себя! – Я схватила его за руку. – А как иначе? Нам все равно предстоит рисковать. Мы же договаривались. Доставай свою чудо-пластину, программируй события и запускай!
Он покряхтел, побормотал еще пару слов о высокой вероятности провала и после десятиминутной работы переподсоединил электроды и сказал:
– Полчаса! Не больше!
– Вы с ним мыслите на удивление синхронно! – рассмеялась я. – Ну все. Хватит тянуть. Нажимай уже кнопку, а то сил нет никаких. Хочу знать, что он там приготовил для самого себя.
Натаныч хмыкнул, ткнул Enter, и я испарилась.
Как и прежде, я очутилась на полу возле подоконника. За окном был солнечный день, поэтому спальня была хорошо освещена. Кроме меня, в ней никого не было. При этом отчетливо чувствовалось, что на кровати уже давно никто не спал, да и вообще если кто и появлялся в этой комнате, то лишь для того, чтобы вытереть пыль.
«Уж не умер ли он?» – испугалась я и, быстро вскочив на ноги, пошла на поиски. Оказалось, что за годы моего отсутствия на даче провели перепланировку. Мне было трудно предположить, куда именно надо идти, поэтому я осторожно открыла первую попавшуюся дверь и увидела Сталина. Он сидел на диване и курил. Меня поразило, насколько сильно он постарел. Когда я вошла, он посмотрел на меня и улыбнулся:
– Ты, как всегда, вовремя. И, как всегда, молода и прекрасна.
Я бросилась к нему, села рядом и сказала:
– У меня так мало времени. Всего полчаса. Ты помнишь? Помнишь, что запретил мне быть здесь хотя бы на минуту дольше?
– И ты, конечно же, не решилась меня обмануть, – усмехнулся он. – Сколько прошло для тебя после нашего последнего разговора в 1937 году?
– Примерно пятнадцать минут.
– Да. А для меня целая жизнь. Ну что ж… – Он встал и подошел к столу. – Отдай это тому преисполненному иллюзий счастливцу, который ждет тебя в тридцать седьмом году. И передай, чтобы почаще говорил тебе о своих чувствах. – Он протянул мне толстый бежевый конверт, в котором, судя по всему, лежала пачка каких-то бумаг. – Ты, наверное, хочешь спросить о войне?
– Неужели она все-таки была?
Он тяжело опустился на диван.
– Да. Как ты и предсказывала, 22 июня 1941 года. И знаешь, действительно в семь часов утра.
– И ты ее не предотвратил? – Я расстроенно прижала к себе конверт. – Но почему?
– В чем-то просчитался. Сделал несколько неверных ходов. Впрочем… Что теперь рассуждать. Советский народ победил. Страна восстанавливается. Фашизм разгромлен.
– И был весь этот ужас? Эти невероятные потери? Разрушенные города?
– Нет. Что-то из того, о чем ты говорила, я принял к сведению. И поэтому многое сложилось иначе.
– Битва под Москвой была?
– Нет.
– А блокада Ленинграда?
– Нет.
– А Сталинград?
– Они до него не дошли. Если хочешь, посмотри, там лежит карта. На ней отмечена линия фронта. Это переломный момент в начале 1943 года.
Я быстро встала и, подойдя к столу, стала рассматривать разрисованную линиями и стрелками карту. Да, безусловно, это была несколько иная война, не та, которую я проходила в школе. Но все равно масштаб катастрофы был огромен.
– И сколько это продолжалось?
– Четыре года. Капитуляцию подписали в 23.55 по берлинскому времени. А в Москве уже было девятое мая.
Я разочарованно посмотрела на него:
– Практически то же самое. Я так и не смогла ничего сделать. Все это оказалось бессмысленно…
Сталин перебил мои вздохи:
– У тебя в руках конверт. Пятнадцать лет назад ты сказала мне, что я способен создать идеальное государство. Теперь было бы слишком поздно. Но в 1937 году… Ты даже не представляешь, чего бы я мог достичь, если бы поверил хотя бы в половину того, о чем ты говорила. Сколько у тебя осталось времени?
