То есть ты пробудешь здесь ровно пять часов. Попав в 2010 год, ты сразу прилетишь сюда в семь вечера, потому что в восемь у нас будет банкет в Кремле. Понятно, что уехать с него мы должны будем не позже четырех. Что будет дальше, я тебе скажу. А это возьми, чтобы не ничего не напутать.
Я аккуратно сложила листочек и положила его рядом со списком.
– А прибор? Ты вроде бы должен был мне его сегодня вернуть?
– Да, – Сталин встал и принес координатную гордость Натаныча. – Отдашь это твоему другу. Я его проинструктировал, что и когда с этим делать. – Он снова сел на диван. – У тебя есть вопросы?
– Нет, – помотала я головой.
– А у меня есть, – сказал он и внимательно посмотрел на меня: – Кем тебе приходится нарком путей сообщения?
Я опешила:
– Каганович? Что ты, что ты… – замахала я руками. – Никем, я тебя уверяю.
– Нет. Не Каганович. – В его голосе зазвучали неприятные ноты. – А Бакулин Алексей Венедиктович. Кто он?
Поняв, что совершенно забыла о своем двоюродном прадеде, которого расстреляли в 1939 году, я похолодела:
– Он родной брат моей прабабушки по маминой линии. Но он должен был стать наркомом в конце августа. А сейчас, кажется, он начальник железной дороги, по которой я на дачу езжу…
– Сейчас уже конец августа! Он уже стал наркомом. И мне непонятно, почему я узнаю о вашем родстве не от тебя, а совершенно случайно из какого-то разговора. Я услышал знакомую фамилию, которую ты писала тогда, когда рассказывала о своих предках… Стал выяснять, и оказалось, что он твой двоюродный дед. Так что это за человек? Я так понимаю, его работа на этом посту плохо закончится?
Вот уж меньше всего мне хотелось затрагивать высшие эшелоны власти, а тем более драгоценного Кагановича, который наворотил тут не меньше Берии. Одно дело – разговаривать о прадеде-гэпэушнике, который переключился на легкую промышленность, а другое дело – иметь в родственниках серьезного исторического деятеля, который к тому же всего через год окажется врагом народа. И ведь Сталин мне не поверит, что я могла об этом забыть. А может, все-таки сказать правду?
Я опустила глаза:
– Ну… Да… Не знаю точно, что именно там произойдет, но его должны в 1938-м уволить как не справившегося с работой, а потом расстрелять. Но я забыла о нем, поверь мне! Так получилось, что эта ветвь не настолько мне близка, чтобы я постоянно держала его в голове. Хотя, конечно, его портрет есть в нашем семейном альбоме… Но… Но… Это Каганович, наверное, тебе сказал, да?
– Не важно, кто сказал. – На мое счастье, голос Сталина смягчился. – Тебя в этих ситуациях спасает только то, что я по какой-то неведомой мне причине всегда чувствую, правду ты мне говоришь или нет. Все! Забыла – значит, забыла. Я отдам распоряжение, чтобы за ним проследили и без вмешательств Кагановича разобрались, справляется он со своими обязанностями или нет… Иди уже ко мне!
Я обняла его и закрыла глаза. Мне пришло в голову, что когда я имею возможность дотрагиваться до него, то напитываюсь энергией. Это было каким-то наркотиком, на который я подсела и была уже не в состоянии соскочить. И что ему пришло в голову весь вечер держать меня на расстоянии? Только бы он еще что-нибудь не выдумал о моих родственниках. Не дай бог до него слух дойдет, что мой дед энергетик контрой был, да к тому же из донских казаков вышел! Как я тогда всю семью отмазывать от Лубянки буду? А если еще всплывет, что прапрадед мой по маминому отцу был священник, тогда вообще катастрофа случится.
Но на этом Сталин решил прекратить изучение моего генеалогического древа. И оставшееся время мы провели в любви и согласии. Утром я удалилась домой с партзаданием, расписанием полетов и координатным прибором в руках.
– Это хорошо, что ты не спишь, – сказала я Натанычу, когда увидела его сидящим на диване. – Что, от своей жары что ли так рано проснулся? Или новые идеи тебе покоя не дают?
Он хихикнул:
– И то, и другое. А ты что притащила? Давай рапортуй!
Я перебралась к нему на диван и отдала прибор:
– Сталин сказал, что он тебя проинструктировал. А ты мне ничего и не говорил об этом. Ну… И? Куда он хочет меня отправить?
Натаныч бережно взял координатный замеритель и отставил его в сторону:
– Твой драгоценный вождь взял с меня подписку о неразглашении тайны. А я, как ты знаешь, государственные секреты не выдаю. Так что хочешь – пытай меня, хочешь – плачь… Буду молчать как рыба.
Я недовольно посмотрела на него.
– И этот человек называет себя моим другом! Вот когда ты сталинское завещание хотел прочитать, я, между прочим, согласилась. После шантажа, конечно, но все-таки… Эх, ладно… – Я положила ему на колени листок с расписанием моего свадебного дня. – Смотри! Завтра будешь меня в эти часы отправлять. Нас ждет церемония бракосочетания. Банкет состоится в Георгиевском зале.
– Батюшки милые! – Натаныч присвистнул. – Какой размах! И это в тридцать-то седьмом году! Ты, видать, совсем ему голову вскружила, что он решил свадьбу в Кремле закатить. Да… Подарит он тебе корону из Алмазного фонда. И таким образом опередит всех и станет первым коррумпированным правителем страны Советов. И после этого ты таки будешь мне рассказывать, что пошла туда строить идеальное общество? Гнилая кровушка, ой гнилая… Ну ничего. Пусть разбазаривает народное добро. Все равно это в параллельном мире происходит. Он, наверное, вообще там с тобой о делах забыл, да? Только и думает, когда кремлевский рабочий день наконец закончится…
Я шлепнула его голой коленке:
– Заткнись, сделай одолжение. Вот знаешь ведь, что я влюблена, что буду переживать от любого твоего недоброго слова… Но все равно норовишь гадость брякнуть!
– Ой, ой, ой! – передразнил он меня. – Ты влюблена… А скажи-ка мне, романтическая ты наша героиня, если бы он Сталиным не был, ты бы в его сторону хоть взгляд кинула?
– Натаныч! – укоризненно посмотрела я на него. – Ты задаешь банальный мужской вопрос. У вас у всех на этом пункт. А если бы я не был таким умным… А если бы я не был таким богатым… А если бы я пришел с войны с ампутированной головой… Это же ерунда!
– Что значит «ерунда»?! – взвился он, видимо вспомнив о какой-то печальной истории своей молодости. – Ты мне на вопросик-то ответь. Скажи, если бы он диктатором СССР не был, ты бы в него влюбилась?
Я рассмеялась:
– А кем бы он был? Священником в Тбилиси? С женой и кучей детей? Нет. К твоему сожалению, а может быть, к злорадной радости, признаюсь тебе, что я влюбилась именно в Сталина, а не в Иосифа Джугашвили. Так что можешь сколько угодно рассказывать о моей дурной кровушке… Мне все равно…
Он махнул на меня рукой как на совсем пропащего человека:
– Все вы, женщины, одинаковы… С вами можно только развлекаться и шутки шутить. А когда доходит до чего-то серьезного, начинаются измены, подставы, обманы и прочая дрянь. Давай рассказывай дальше, что там у тебя еще интересного. Листочки какие-то притащила… Это запись тоста, который ты будешь за столом произносить? Мол, оправдаю надежды, поведу страну к светлому коммунистическому будущему?
– Это мое партийное задание. Но пока не знаю, как его выполнить. – Я показала ему бумаги. – Давай вместе посмотрим. Смысл в том, что ему не хватает информации. И он хочет почерпнуть ее из современной литературы. Но что именно ему надо, не так-то просто понять.
Натаныч довольно захмыкал и начал знакомиться со списком:
– Да… – сказал он через некоторое время. – Если он во все это вникнет, а потом переведет на реалии 1937 года, да еще начнет этими знаниями пользоваться… То, скорее всего, история пойдет каким-то другим путем. Но вот каким? Это вопрос! Потому что неизвестно, насколько он способен трансформировать теорию в практику и куда именно захочет вертеть земной шар.
– Это ты красиво сказал! – Я пожала ему руку. – Молодец. Только теперь объясни мне хоть примерно,
