На следующий день к нам с Сашкой, как к отстающим, прикрепили Ленку Покровскую, отличницу. Сразу после уроков Ленка устроила нам дополнительные занятия.
— Сядьте за парту, и слушайте внимательно, — строго произнесла она — точь-в-точь как Ирина Николаевна. — Очень хорошо, что вы придумываете задачки. Но ваши задачки все глупые. Арифметика учит считать, а в ваших задачках нет счета. Вы думаете, они смешные, да? И нет вовсе. Они глупые, вот какие! И у них нет одного ответа. Каждый может ответить, как ему вздумается.
— Дурочка ты Ленка! Нет ответа! — поморщился Сашка. — В моей задачке каждому ясно, что лучше всего вывихнуть ногу. Сразу получишь самострел.
Ленка оторопело заморгала глазами, потом взглянула на меня.
— А ты, чем хотел бы заболеть в его задачке?
— Чтоб болел живот от огурцов. Пугач лучше самострела.
— Вот, — обрадовалась Ленка, и повернулась к Сашке. — Вот видишь, он выбрал бы пугач.
— Ты что, спятил? — накинулся Сашка на меня. — Самострел же лучше!
— Вот еще! — хмыкнул я. — Лежать неделю с больной ногой. Не-ет! Пугач лучше. Стрела улетит, и все. А пробок везде полно.
— Не спорьте, — улыбнулась Ленка. — Давайте лучше вместе придумаем задачку. Со счетом и с одним ответом.
— Про что? — оживился Сашка.
— Про что хотите.
— Может, про море? — ввернул я. — Про море лучше всего. Корабль тонет, и все спасаются.
— Точно, — кивнул Сашка. — Десять человек сели в лодку, а остальные взяли спасательные круги. Сколько спаслось, и сколько утонуло?
— Нет, нет, — Ленка замахала рукой. — Никто не утонул, все спаслись. Десять человек сели в одну лодку, десять в другую, а остальные взяли круги. Сколько было людей на пароходе, если кругов было…
— Семь! — подсказал я.
— Да, семь, — согласилась Ленка.
— Десять, десять, да еще семь, — Сашка закатил глаза к потолку и выдохнул: — Двадцать семь.
— Правильно! — возликовала Ленка. — Замечательная задачка.
— Завтра весь класс ахнет! — вскочил Сашка.
А я уже представил, как наши двойки сами собой исправляются на пятерки.
Бедный Тургенев!
Что мы с Сашкой не любили по-настоящему, так это диктанты. Особенно на предложения, где много запятых. Из-за этих проклятых запятых мы с Сашкой постоянно получали двойки. У меня запятых всегда штук пять не хватало, а у Сашки было слишком много, почти после каждого слова — просто целый полк жирных таких запятых. Однажды перед диктантом Сашка храбро объявил мне:
— Сегодня весь наш ряд получит пятерки.
Он подвел меня к первой парте, за которой сидела Ленка Покровская — отличница; от нее тянулась нитка по всему ряду парт.
— Понял? — загадочно усмехнулся мой друг.
— Что понял? — спросил я.
— Эх ты, голова! Ленка будет дергать за нитку, когда ставить запятую, понял?
— Здорово! — удивился я. — Сам придумал?
— А кто ж еще! — заважничал Сашка. — Я и не то могу.
И это было правдой — Сашка слыл первоклассным выдумщиком.
Прозвенел звонок, в класс вошла Ирина Николаевна и объявила:
— Сегодня пишем диктант. Отрывок из рассказа Тургенева «Воробей».
Урок начался. Ленка Покровская намотала нитку на палец левой руки, а правой приготовилась писать. Сашка тоже левой рукой взял нитку, а правой ручку. Ирина Николаевна начала диктовать.
Как Сашка и говорил, после слова, где надо ставить запятую, Ленка дернула за нитку. Сашка вывел крючок и дернул Кольке Зайцеву, который сидел за ним. Колька поставил запятую и дернул Гальке Котельниковой. Галька поставила знак препинания и подала сигнал дальше. Так они и писали диктант.
На другой день весь Сашкин ряд, кроме Ленки Покровской, получил двойки. Вот как ребята написали одно и то же предложение.
Ленка Покровская: «Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой».
Сашка: «Моя собака медленно приближалась к нему как, вдруг сорвавшись с, близкого дерева старый черногрудый, воробей камнем упал перед самой ее мордой».
Колька Зайцев: «Моя собака медленно приближалась к нему как вдруг сорвавшись с близкого, дерева старый черногрудый воробей камнем, упал перед самой, ее мордой».
Толька Жижин, который сидел на последней парте: «Моя собака медленно приближалась к нему как вдруг сорвавшись с близкого дерева старый черногрудый воробей камнем, упал перед, самой ее, мордой».
Бедный Тургенев! Что вы с ним сделали! — сказала Ирина Николаевна, зачитав вслух диктант Тольки.
Вопросы
Последнюю парту, на которой сидел Толька Жижин, одни называли «Камчаткой», другие — «ослиной». И не зря.
Толька Жижин занимался борьбой и не упускал случая продемонстрировать «приемчики»: то и дело нас валил, ломал, душил. Правда, и к себе был суров: постоянно поднимал тяжести, отжимался от пола, бил себя палкой, чтобы сделать тело «нечувствительным к боли». И все время старался подчеркнуть свои выгодные качества: подходил и протягивал руку с сжатым кулаком.
— Потрогай мышцы!
Мышцы у него действительно были, как поленья.
Одно время Толька корчил из себя всезнающего ученого. При встрече всем задавал сложные вопросы:
— Знаешь, почему одна лягушка ловит комаров, а другая сидит под лопухом и попусту тратит время?
Спросит, засунет руки в карманы и едко ухмыльнется — видали, мол, какой я умный, все знаю.
Как-то этот умник с неделю изводил нас с Сашкой вопросами. В первый день подошел, принял вызывающую позу и ухмыльнулся.
— Ну, почему светятся светляки, знаете?
— Почему? — спросили мы.
— Вот то-то и оно, почему? — Толька прищурился, щелкнул языком. — Я-то знаю. Это вы скажите, — и снова загадочно ухмыльнулся.
Мы с Сашкой стали мучительно думать, ломать голову.
— Эх вы! Ничего не знаете! — бросил Толька и ушел, размахивая руками.
Мы побежали в школьную библиотеку, перекопали кучу книг, узнали про светящиеся пигменты на брюшке светляка и на следующий день все выложили Тольке.
Он выслушал, кивнул.
— Правильно. Ну, хорошо. А куда они улетают на зиму?
Мы с Сашкой понурили головы, совсем ошарашенные. А Толька довольный ушел, размахивая руками
