пункт приема макулатуры и часть чертежей разыскали.
В другой раз (перед Новым годом) Николай Иванович решил сделать нам подарки; привел в «Детский мир» и у прилавка с масками сделал широкий жест:
— Выбирайте!
Одни ребята выбрали зайцев, другие медведей. А я оказался на высоте — взял маску осла (мне понравились длинные уши). Кое-кто из ребят начал отпускать нелестные шуточки в мой адрес, но Николай Иванович тут же поставил их на место:
— Осел самое неприхотливое и трудолюбивое животное. Молодец, что взял эту маску. Ты яркий индивидуалист. Вполне возможно станешь личностью.
Еще больше похвал свалилось на голову Сашки. Он выбрал лошадиную маску, и ребята тоже начали посмеиваться.
— Напрасно смеетесь, — остановил их Николай Иванович. — Лошади издревле наши великие друзья и помощники. Например, они десятилетиями участвовали в сражениях. Если б не лошади испанцам было б трудновато завоевать Америку. Просто туземцы до той поры не видели таких животных, и в панике бежали. От небольшого отряда всадников бежали тысячи вооруженных туземцев, так то…
Иногда Николай Иванович приглашал нас к себе, для «мужского разговора», и чтобы «снабдить литературой для внеклассного чтения». Прежде чем вручить книгу, он артистично прочитывал пару-тройку захватывающих страниц, чем сильно заинтриговывал нас — потом, дома, остальное мы просто проглатывали.
Раздав книги, Николай Иванович нарочито приказным тоном бросал жене, приветливой толстушке:
— Вера Петровна, пожалуйста, чай! — а нам подмигивал: — Мужчины должны заниматься делом, а женщины варить кашу и заваривать чай.
У Николая Ивановича жил кот. Понятно, у необыкновенного хозяина и кот был необыкновенный — одноглазый, по кличке Нельсон. Глаз он потерял, как и знаменитый адмирал, в сражениях (разумеется, кошачьих). Нельсон являлся полноправным членом семьи: обедал с хозяевами за столом (на отдельном стуле), спал с ними же на кровати; когда Николай Иванович отправлялся в школу, Нельсон тоже шел «на работу»: обходил дом, метил территорию. Обратно в подъезд его впускал кто-нибудь из соседей; он подбегал к двери и вопил на весь дом.
Каждую весну Нельсон уходил на три-четыре дня «на свадьбу». Однажды прошла неделя, а он все не появлялся. Николай Иванович с женой забеспокоились. Потом заметили: перед дверью соседки, у которой жила собака девица, лежит пес жених. И на первом этаже под почтовыми ящиками лежит еще один поклонник страдалец. И перед подъездом — третий. Тут Николай Иванович и понял, почему Нельсон не возвращается; пошел на поиски и за домом обнаружил кота — он весь трясся от страха. Такой был «адмирал».
Как на качелях
Моя мать всегда просыпалась с улыбкой и всегда по утрам напевала. Отец говорил, что у нее счастливый характер. Я же постоянно вставал с «левой ноги». Утром меня раздражало карканье ворон, бой часов у соседа, даже запах жареной картошки, тянувший из кухни. А уж пасмурные дни наводили такую тоску, что я подолгу не вылезал из-под одеяла. Как-то в один из таких дней мать подошла к моей кровати и сказала:
— Вставай скорее! Ты хотел уроки доделать, задачи решить. И завтрак готов.
— Еще посплю немного, — буркнул я и натянул одеяло на голову.
«Зачем вставать, когда под одеялом так тепло. К тому же задачи можно решить и под одеялом, а потом встать и быстренько записать». Но мать продолжала меня тормошить:
— Эх ты, курица, а не мужчина. Говоришь одно, а делаешь другое. Вставай!
С трудом я слез с постели и, не открывая глаз, на ощупь поплелся к умывальнику. После завтрака немного пришел в себя, но не совсем. Надо было садиться решать задачи, которые не успел решить вечером. Полчаса сидел над ними, но так ни одной и не решил. Настроение вконец испортилось.
Когда я вышел из дома, все вокруг выглядело противно: и потрескавшиеся березы, и покосившийся забор, на котором было написано: «Катя дура»; неприятно холодил утренний воздух. По дороге в школу встретил Надьку Кокину, которая училась во вторую смену, — она крутилась на одном месте, раскинув руки в стороны. Беспокойная Надька в школе была участницей всех кружков и театральной студии. «Корчит из себя танцовщицу», — с неприязнью подумал я и прошел мимо. Остановился около дома, где жили старики. Старушка сидела на крыльце и, часто моргая, смотрела, как дед сажал в ящики цветы, при этом что-то советовала деду, называя его Дуся. Дед соглашался, кивал и в ответ звал старушку Буся. Подойдя ближе, я услышал:
— Странный ты, Дуся! С тех пор как полысел, все цветы сажаешь. А ведь в молодости совсем их не любил.
— Брось, Буся! Странный, странный! — бормотал дел. — Я и раньше цветы любил. Еще мальчишкой, бывало, иду с рыбалки, обязательно матери букет нарву. — Дед провел ладонью по лысине и вздохнул:
— Эх, Буся, Буся! В детстве ведь у меня были золотистые локоны, да! Мать девочку хотела, а родился я. Так она до трех лет мне волосы отпускала и в платья наряжала…
— А у меня в детстве, — затараторила старушка, — были две длинные косички…
«Как? Неужели и они были маленькие? Глупые какие-то», — мелькнуло в голове. Потом я увидел шофера дядю Федю — он лежал под самосвалом и что-то ремонтировал. Я встал рядом, стал смотреть — починит или нет? Стоял, стоял, потом говорю:
— Чтой-то, дядь Федь, машина у вас часто ломается?
— Иди в школу. Опоздаешь! — буркнул дядя Федя.
«Так ему и надо, что машина сломалась», — подумал я и отошел. На овощной палатке заметил пустую консервную банку. Не раздумывая, достал рогатку и выстрелил. Голыш упал рядом с банкой. Только прицелился второй раз, как из-за прилавка выглянула продавщица.
— А ну, прекрати пальбу! А если меня убьешь?! В тюрьму захотел?!
Потом я увидел впереди Сашку Карандашова с портфелем; он шел вприпрыжку, чиркая расческой по стенам домов. Заметил меня, подскочил:
— Приветик! А у меня во что! — достал из кармана пищалку и пискнул. — Вчера ходил на речку, а там камышины! Из них отличные пищалки получаются. — Он пискнул мне прямо в лицо и перевернулся на одной ноге.
— Покажи своей бабушке! — крикнул я. Меня просто взбесил этот владелец богатства. Мало того, что он не позвал меня на речку, еще похвалялся пищалкой! «Ну, погоди, — подумал я. — После школы сделаю себе свистульку из липы, посмотрю, как ты тогда попищишь!»
— Побежали, а то опоздаем! — спохватился Сашка.
— Беги! — отрезал я и направился к углу улицы, где сидел сапожник дядя Коля.
— Что, в школу спешишь? — спросил дядя Коля, когда я подошел.
— Угу.
Некоторое время я наблюдал, как дядя Коля вколачивал в башмак гвозди. Воткнет гвоздь наискосок, чтобы лучше входил, и с одного удара вколачивает; а другой гвоздь держит во рту наготове, губами за шляпку.
— Хорошо быть сапожником, правда, дядь Коль? — сказал я.
Он ничего не ответил, только пожал плечами. А я продолжал:
— Можно работать, а можно идти домой. Сам себе хозяин, что хочешь, то и делаешь.
Дядя Коля снова промолчал; он уже прибил подметку, поставил башмак на деревянную плашку, стал обрезать лишнюю кожу. Нож был широкий, из пилки; резал кожу мягко, как масло.
— Ты в школу не опоздаешь? — вдруг мрачно спросил дядя Коля.
— Не-ет, — протянул я, но все же отошел, и подумал: «Скучный какой-то. Все время молчит».
