сейчас вам нужно снова уснуть, иначе у вас не будет сил, чтобы справиться с предстоящим делом.
Олаф Халдриксон поднял на меня глаза, и то, что я прочитал в них, должно быть, видели души усопших в глазах того, кого древние египтяне называли Исследователем сердец[14] в Судилище Озириса.
— Да, все правильно, — наконец промолвил он. — Я сделаю так, как вы сказали!
По моему требованию норвежец вытянул руку; я сделал ему еще один укол. Халдриксон лег на спину и вскоре уже спал глубоким сном. Я повернулся к да Косте. Вид у него был самый жалкий: мертвенно-бледное лицо покрывала испарина, тело била мелкая дрожь.
О'Киф, вздохнув, пошевелился
— Классно вы все это провернули, доктор Гудвин, — так классно, что я чуть было и сам не поверил вам.
— Что вы скажете по поводу его истории, мистер О'Киф? — спросил я.
Ответ прозвучал предельно кратко и нелитературно.
— Фигня! — сказал ирландец.
Признаться, я был слегка шокирован.
— Я думаю, что он чокнулся, доктор Гудвин, — быстро поправился О'Киф. А что я еще могу подумать?
Не задавая ему больше никаких вопросов, я повернулся к маленькому португальцу.
— Сегодняшней ночью у вас больше не будет причин для беспокойства, капитан, — сказал я. — Поверьте моему слову. Вам самому необходимо немного отдохнуть. Хотите, я приготовлю вам снотворное?
— Я делай то, что вы хотеть, доктор Гудвин, сайр, — ответил он с благодарностью. — Завтра, когда я лучше себя почувствовай… я бы хотеть разговаривай с вами.
Я кивнул в знак согласия. Он действительно что-то знает! Я приготовил португальцу изрядной крепости настойку опиума. Он выпил снотворное и удалился к себе в каюту.
Прикрыв дверь за капитаном, я сел рядом со спящим норвежцем и поведал О'Кифу свою историю с начала до самого конца. Пока я говорил, он почти не перебивал меня вопросами. Но потом, когда я закончил рассказ, он самым подробнейшим образом допросил меня, выуживая из моей памяти до мелочей все, что касалось изменения фаз свечения при каждом появлении Двеллера, и сравнивая их с наблюдениями Трокмартина этого же феномена в зале, где находилась Лунная Заводь.
— Ну, и что вы теперь думаете обо всем этом? — спросил я.
О'Киф молчал, разглядывая спящего Халдриксона.
— Совсем не то, что вам кажется, доктор Гудвин, — наконец серьезно ответил он. — Давайте-ка лучше спать. Во всей этой истории лишь одно не вызывает сомнений; вы, ваш друг Трокмартин и лежащий здесь человек в самом деле что-то видели. Но… — Он снова замолчал, а затем, с несколько уязвившей мое самолюбие игривостью, добавил: — Но я уже давно заметил, что, когда ученый имеет склонность к религиозным предрассудкам, о, это тяжелый случай!
— Но кое-что, пожалуй, я хотел бы вам сказать прямо сейчас, — продолжал О'Киф, пока я, открыв рот, судорожно искал подходящие слова. — Я всем сердцем молю Вога, чтобы нам не встретился ни 'Дельфин', ни любое другое судно, у которого есть радиосвязь. Потому что, доктор Гудвин, мне до чертиков хочется прищучить вашего Двеллера.
— И еще одно, — сказал О'Киф. — В самом деле, док, не пора ли вам отбросить условности и называть меня просто Ларри. Знаете, профессор, пусть вы даже не вполне в своем уме, но вы мужественный человек и нравитесь мне.
— Спокойной ночи! — добавил он и, прихватив под мышку гамак, полез устраивать себе ночлег на палубе, хотя наш капитан настойчиво уговаривал Ларри воспользоваться его каютой.
Все еще не опомнившись от полученного комплимента, я проводил ирландца взглядом, выражающим довольно сложную гамму чувств. Суеверный! Это я то… всю жизнь ГОРДИВШЕЙСЯ тем, что моя научная деятельность посвящена служению фактам, и только фактам. Подумать только: суеверный… услышать такое, да от кого? От человека, который верит в баньши и слышит, как духи играют на арфе, видит лесных ирландских нимф и ничуть не сомневается в существовании лепрекоунов и прочей дребедени.
Я рассмеялся, отчасти раздосадованный, а в сущности совершенно счастливый от того, что Ларри пообещал поддержать затеянное мной рискованное предприятие. Составив вместе пару стульев и постелив на них подушки, я с наслаждением вытянул ноги, приготовившись к ночному бдению подле нашего больного.
ГЛАВА 9. ЗАТЕРЯННАЯ СТРАНИЦА ЗЕМНОЙ ИСТОРИИ
Когда я проснулся, солнце уже вовсю светило в иллюминатор каюты. Где-то рядом бодрым голосом напевали песенку. Я лежал на стульях и слушал.
Песня оказывала на меня такое же благотворное воздействие, как солнечное сияние и сильный напористый ветер, треплющий занавески.
Это Ларри щебетал, как утренняя пташка:
Последняя фраза, как я хорошо понял, представляла собой вольную и не совсем почтительную импровизацию. Открыв дверь, я обнаружил за ней смеющегося Ларри.
'Суварна' с выключенными двигателями лихо неслась, подняв все паруса, а следом за ней, весело подпрыгивая на волнах, — 'Брунгильда'.
От ветра море покрылось барашками волн и мелкой рябью. Весь мир, насколько хватал глаз, казался голубым и белым. По обеим сторонам от нашей яхты мелькали маленькие стайки летучих рыб: прорезав серебром голубовато-зеленую воду и вспыхнув на мгновение в воздухе, они снова уходили под воду.
Над волнами, с криком ныряя в воду, носились чайки. Даже легкая тень мистического наваждения прошлой ночи не омрачала этот прекрасный и совершенно проснувшийся мир; и хотя где-то в глубине души я помнил о том, что подстерегает нас впереди, но сейчас, пусть даже на очень краткий миг, сознание мое освободилось от тягостных предчувствий.
— Ну, как наш пациент? — спросил О'Киф.
Он получил ответ от самого Халдриксона, который, должно быть, вышел из каюты сразу вслед за мною. Облаченный в пижамные штаны, блестя на солнце могучим торсом, норвежец размашистым шагом пересек палубу, представ перед нами. Все с некоторой тревогой посмотрели на него. Но беспокойство наше было напрасным: безумие оставило Олафа, и хотя в глазах у него по-прежнему стояла печаль, ничто уже в нем больше не напоминало разгневанного берсека[15].
Халдриксон обратился прямо ко мне:
— Прошлой ночью вы сказали, что идете по следу?
Кивнув, я подтвердил его слова.
— Куда? — снова спросил он.
— Мы пойдем сначала на Понапе, а потом к бухте Металанима к Нан-Маталу. Вы знаете это место?
Халдриксон наклонил голову, и я увидел, как его глаза холодно сверкнули, словно осколки льда.
