шелестит листва лесных дубрав под внезапным порывом налетевшего ветра. — Музыка — если то была музыка — звала и томила, убаюкивала и манила, просачиваясь в оцепеневшую душу медоточивой квинтэссенцией звуков.
Вдруг наступила резкая тишина… Тишина, о которую, казалось, разбилось даже воспоминание об этой музыке, но в каждой трепещущей жилке тела еще слабо дрожали ее отголоски.
Весь мой страх, все мои дурные предчувствия как рукой сняло. Не осталось ничего, кроме радостного трепета ожидания, божественного освобождения от всех забот, и даже малейшая тень тревоги не омрачала сейчас внутреннего ликования души. Теперь мне ни до чего не было дела: что там Олаф с его навечно застывшей ненавистью в глазах; или Трокмартин с его роковой судьбой… не было больше ни муки, ни боли, ни малейшего желания с чем-то бороться и чему-то сопротивляться, все это осталось в том прежнем, отошедшем на задний план мире, который казался мне теперь только беспокойным сновидением.
Снова, как в первый раз, прогудел могучий колокол! И опять звук его растаял вдали… тут же следом, словно дождавшись сигнала, из голубых кружков, гроздьями облепивших гигантский диск на панно между ярусами, брызнули яркие, многоцветные, как стеклышки калейдоскопа, лучи света. Они упали стрелами на молочно-белую воду, протянувшись до радужной вуали. И едва лучи коснулись ее поверхности, как вуаль заискрилась, полыхнула огнем, заходила ходуном, и разноцветный сноп лучей ударил из нее.
Свет, падающий на вуаль, разгорался все ярче и ярче, и по мере того, как он усиливался, постепенно сгущались сумерки в серебристом воздухе. Померкла мозаика белых лиц в венках из светящихся цветов, контрастно выступающих на черным фоне джетового амфитеатра; спустились тени на протянувшиеся в неизмеримую высь ряды амфитеатра, окутав их пеленой савана. А края защищенных решетками лож, в которых сидели мы и белокурые правители, вспыхнули яркими, переливчато-радужными бриллиантовыми огнями.
Я почувствовал, как бешено заколотилось сердце в груди, дикое возбуждение охватило меня с головы до самых ног. У меня появилось такое ощущение, что я воспарил над землей и медленно приближаюсь к престолу Всевышнего, сейчас, вот сейчас в меня хлынут его сила и мощь!
Я нечаянно взглянул на Ларри. Глаза у него были обезумевшие!
Я перевел взгляд на Олафа, но на его лице не было ничего похожего на испытываемые мною чувства, только ненависть, ненависть, и еще раз ненависть. Словно развернувшийся павлиний хвост, прокатились по белой воде переливающиеся волны, протянулась, рассекая темноту, разноцветная триумфальная дорога. И в тот же миг вспыхнула Вуаль, как если бы внутри нее загорелись в одночасье все радуги мира.
Снова прогудел могучий колокол..
В центре вуали появилось, постепенно разгораясь до нестерпимой яркости, светящееся пятно, взметнулся вихрь хрустальных ноток, и сопровождаемый сумятицей трезвона серебряных колокольчиков из-за вуали выбежал Сияющий Бог.
Устремившись по образовавшейся световой дорожке, Сияющий Бог бежал прямо на нас; мерцали взлетевшие вверх султаны из огненных перьев, крутились его сверкающие спирали, над раскаленной добела сердцевиной повисли семь маленьких разноцветных лун. Словно рассыпавшиеся мелкие бриллианты, на нас обрушился ураган радостных, ликующих звуков.
Я почувствовал, как О'Киф схватил меня за руку.
Йолара в приветственном жесте протянула вперед белые руки; с ярусов амфитеатра раздался восторженный вздох, но мне показалось, что я слышу в нем приглушенный вопль смертельной муки… Скользя над водой, едва касаясь световой дорожки, подлетало к пирсу из слоновой кости Сияющее Нечто! Сквозь сопровождающее его пиццикато стеклянных скрипок пробивалось невнятное бормотание — сладостное до жути, — от которого сердце то проваливалось куда-то вниз, то начинало неистово колотиться в груди.
На мгновенье оно остановилось, замерло., точно в нерешительности, и затем в беспрерывном вращении кругами двинулось по цветочной дорожке к своим священнослужителям, постепенно замедляя бег. Повиснув в воздухе между женщиной и карликом, оно как будто разглядывало их; повернулось к жрице сквозь затихающий шторм хрустального звона его мурлыканье звучало бесконечно ласково и нежно.
Изогнувшись к нему всем телом, Йолара, казалось, вбирала в себя пульсирующие волны энергии — она была ужасна в эту минуту, воплощая в себе торжествующую, за пределами человеческого сознания дьявольскую злобу и такую же торжествующую, запредельную ангельскую доброту!
Афродита и Дева Мария! Танит [36] из Карфагена и Святая Бриджит с Зеленого Острова[37]. Княгиня тьмы и царица света!
Только на одно мгновенье задержалось около нее неведомое существо, которое мы называли Двеллером и имя которому было — Сияющий Бог! Он взлетел по пандусу на возвышение, остановился, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, трепеща и пульсируя, распуская и втягивая в себя султаны и спирали. Сейчас его сердцевина начала принимать устойчивую форму, контуры которой чем-то напоминали человеческий облик, и в то же время — совершенно нечеловеческий — ни мужской, ни женский, ни божественный, ни дьявольский — с неуловимой примесью того и другого. Но я уже ничуть не сомневался, что это Нечто, заключенное внутри сияющего ядра — чем бы оно ни являлось чувствовало, испытывало желания и стремления, и каким-то жутким, сверхъестественным образом обладало способностью мыслить!
Снова вострубили фанфары, — словно раскрылась небесная твердь, — и с протяжным воплем беспредельной душевной муки что-то смутное и неразличимое двинулось вдоль реки света: сначала медленно, потом все быстрее и быстрее плыли по ней неясные тени.
Их было человек десять: девушек и юношей, мужчин и женщин. Сияющий Бог медлил в нерешительности, разглядывая их. Люди были уже так близко, что в их глазах, на их лицах я мог разглядеть зародыш того ужасного слияния противоположных чувств: радости и горя, экстаза и ужаса, которое, распустившись на лице Трокмартина пышным цветком, поразило меня до глубины души.
Снова эта тварь принялась за свое неразборчивое бормотание, и теперь оно, лаская слух бесконечной нежностью, размягчало душу, как пение сирены из какого-то неведомого заколдованного мира. Снова настойчиво и призывно зазвенели колокольчики: они влекли и манили, влекли и манили. Я увидел, как Олаф подался вперед, привстав со своего места, полубессознательно отметив, что по сигналу Лугура трое карликов осторожно подкрались к норвежцу и незаметно сели позади него.
Вот уже первая фигура стремительно взлетела на возвышение и остановилась как вкопанная. Это была та самая девушка, которую я видел на судилище, когда Йолара отправила в небытие, развеяла по воздуху гнома по имени Зонгар! С быстротой молнии Сияющий Бог выбросил вперед одну из своих спиралей, и она обвилась вокруг девушки.
Едва лишь спираль прикоснулась к девушке, как та дико, невообразимо содрогнувшись, скорчилась и кинулась прямо в светящуюся сердцевину Бога. В одно мгновение девушку окутало светящимися вихрями, раздался мощный взрыв хрустального звона, и сквозь тело девушки, словно сосуд с водой, наполненное светом, заходило взад и вперед пульсирующее излучение.
Начались те самые, полные бесконечного ужаса и бесконечного блаженства, ритмичные движения, которые здесь назывались танцами Сияющего Бога. Вот уже девушка вся целиком скрылась из наших глаз, затянутая в водоворот сверкающего тумана, а в объятия этой твари продолжали вплывать все новые и новые фигуры, пока все возвышение не превратилось в какое-то невообразимое буйство света и звуков.
О, безумная звезда колдовского праздника Саббат!
Белые лица и тела, брошенные на ее жертвенник, просвечивали в животрепещущем пламени, глаза светились невыносимым блаженством и диким ужасом, все дальше протягивались светящиеся султаны и спирали, все расширялось и разрасталось ядро, сердцевина Сияющего Бога, как будто оно вскармливало себя жизненной силой, высосанной им из своих жертв.
Так кружились они, переплетаясь руками, ногами, телами с Сияющим Богом, жизнь кипела, бурлила и била в них ключом, как будто все их естество переполняли, изливаясь через край, жизнь и энергия.
Смутно я понимал, что вижу сейчас не что иное, как картину страшного, немыслимого вампиризма!
На ярусах амфитеатра затянули тягучими голосами что-то похожее на церковный гимн. Один за другим накатывали громовые раскаты колоколов!
