альпинизм. Допускаю, что у него были романтические увлечения, но он всегда с настороженностью относился к ним, считая, что женщины не в состоянии понять его страсть, они слишком ценят городские удобства.
— Значит, он так одержим спортом, что женщины для него не существуют?
— Не могу это утверждать, — сказал Андре. — Элинор попыталась пробить его оборону. Она работала консультантом по защите окружающей среды, имела контракт с одной фирмой в Биллингсе.
— А где она сейчас?
— В Нью-Йорке, в городе, которого Скотт панически боится. Но ему было трудно без нее, а ее не прельщало жить в палатке. С его дипломом лесовода он нашел работу в одном из лесничеств. Это позволило ему проводить лето в горах, а остальное время протирать штаны за составлением бумажных отчетов.
— Для него это был нелегкий компромисс, — сказала Тейви. — Элинор это понимала?
— Конечно нет. Она смеялась над его предложением обосноваться в каком-нибудь маленьком городишке. Для Скотта это было тяжелое время.
— Откуда ты знаешь, что он страдал?
— Я кое-что понимаю в любовных отношениях, малышка, — сказал Андре, посмеиваясь. — Элинор клятвенно заверяла Скотта, что любит его, но на свадьбу соглашалась лишь при условии, что он переберется в Нью-Йорк. Обещала подыскать ему работу в той же фирме, где работала сама.
— В Нью-Йорк? — задумчиво переспросила Тейви.
— Да, малышка. Можешь представить его в этом городе?
— Для него это означало медленную смерть.
Андре взял ее руку и прикоснулся к ней губами.
— Теперь тебе ясно, почему я верю, что ты сможешь полюбить его сильнее, чем Элинор? За целых полтора года она так и не поняла, что представляет собой Скотт, а тебе хватило каких-то шести дней.
— Перестань, Андре! — Тейви вырвала руку и закрыла ладонью глаза. — Не смогу я его полюбить, просто не сумею. Я же его почти не знаю. А он… Ладно, Андре, я тоже не собираюсь жить в палатке.
Андре прижал руку к сердцу.
— К счастью, малышка, ты не хочешь жить и в Нью-Йорке.
Тейви склонила голову. Она не знала, можно ли назвать то, что она питала к Скотту, любовью. Но чувство это было намного сильнее тех, которые она когда-либо испытывала к мужчине. Она сомневалась, что сможет занять в сердце Скотта такое же место, которое занимала Элинор.
Биллингс по численности населения в десятки раз отставал от Нью-Йорка, но даже отдаленно его нельзя было назвать медвежьим углом. Улицы кишели машинами, на перекрестках были установлены самые современные светофоры, дома добротные и хорошей архитектуры. Застраивались окраины, люди собирались в клубах, веселились на вечеринках. Она не представляла, как Скотт мог бы вписаться в городское общество, а себя она не мыслила вне его.
Во время обеда, приготовленного Скоттом, все чувствовали себя подавленно. Когда ветер стал набирать силу, Скотт собрал все фонари и жестянки с горючим и отнес их подальше от палаток, опасаясь неожиданностей. Он распорядился, чтобы все как следует закрепили палатки, затем накрыл ящики с продуктами непромокаемой тканью и придавил ее для большей надежности бревнами.
Тейви, предположив, что затевается большой костер, не стала слушать очередную лекцию о том, как защитить лагерь от стихии. Чуть позже и остальные альпинисты разошлись по своим палаткам.
После того, как Скотт, собрав свои вещи, вынес их наружу, Тейви сняла куртку, теплый свитер и приготовилась ко сну. Холод пробирал до костей. Она снова натянула куртку прямо на халат и только тогда залезла в спальный мешок.
Совсем рядом, за хрупкой нейлоновой стенкой завывал ветер. От свиста и воя заснуть было невозможно. Матерчатый пол вздувался, напоминая поверхность моря в шторм.
Вскоре повалил снег, ледяные снежинки царапали палаточную ткань. Создавалось впечатление, что в нее вонзаются тысячи гвоздиков. Тейви боялась, что каждую минуту над ее головой мог лопнуть нейлон. Палатки ее спутников далеко отстояли друг от друга, и она чувствовала себя отрезанной от всего мира.
Ну почему она отвергла предложение Скотта разделить с ней палатку? Будь он или кто-нибудь еще сейчас рядом, можно было бы скоротать эту дьявольскую ночь в разговорах, убедить друг друга: мол, буря скоро кончится, они выдержат натиск стихии, а к утру все вокруг успокоится. Ах, если бы кто-нибудь составил ей компанию!
Боже, подумала она, Скотт тоже один. Хуже того, у него нет просторной палатки, которая может защитить его. В его распоряжении только спальный мешок. И это ее вина. А что, если утром обнаружат его замерзший, посиневший труп? Сможет ли она пережить это?
Расстегнув полог, девушка высунула голову наружу и позвала Скотта. Крикнула раз, другой, третий. Ветер подхватывал ее слова и уносил их куда-то вдаль. Скотт не отзывался. Она нырнула в темноту палатки, нашла сандалии, застегнула штормовку до самого носа и вышла в метель.
Порывы ветра вместе с колючим снегом ударили ей в лицо. Она снова окликнула Скотта, но ответа не последовало.
Полная луна то и дело скрывалась за несущимися по небу облаками. При блеклом мертвенном свете различить что-нибудь было невозможно. В слепящей мгле Тейви не видела ни палаток, ни оранжевого спального мешка Скотта.
Внезапно она споткнулась о что-то большое и мягкое. Может, и не очень мягкое, но определенно не похожее на камень, да к тому же еще изрыгающее проклятья.
— Скотт?! — Тейви нагнулась и ощупала лежащий предмет. — Пожалуйста, отправляйся в палатку. Я не могу заснуть. — Она не замечала, как стучали ее зубы. — Подумай о себе.
— Черт!..
— Перестань ругаться, поднимайся и иди в палатку.
— Я и так в палатке. — Чертыхнувшись еще раз, он расстегнул верх спального мешка. — Мне здесь сухо и тепло. А сейчас, когда я раскрыл мешок… О, женщина! С какой стати ты появилась здесь в халате и сандалиях?
Тейви не замечала ни снежных зарядов, ни грохотания грома, она слышала только голос Скотта, продолжавшего посылать проклятия. Вспышки молний и раскаты грома сопровождали его слова.
Наконец он нехотя выбрался из спального мешка. Сунув его девушке, он тут же растворился в ночи. Прикрыв глаза ладонью, Тейви всмотрелась в темноту. То, что она увидела, напугало ее. Сильный порыв ветра сорвал край ее палатки, а Скотт в легкой одежде и одних носках старался его ухватить.
Те несколько минут, что она стояла, дрожа от пронизывающего до костей холодного ветра, ей показались вечностью.
— Быстро в палатку, Бриджес! — скомандовал Скотт, вырывая из ее рук мешок.
Не говоря ни слова, Тейви покорно забралась в поставленную на место палатку и в темноте принялась складывать вещи, разбросанные ветром. Скотт расстелил спальный мешок в углу.
— Хорошо, что ты убрал все жестянки с горючим…
— Ни слова! — Голос Скотта вибрировал от возмущения. — Никаких разговоров!
Она слышала, как он снимал мокрый свитер и что-то еще, а потом забрался в мешок. Его частое и прерывистое дыхание стало спокойней, но Тейви чувствовала, что он продолжает злиться.
— У тебя в рюкзаке есть теплая одежда, — сказал он наконец. — Сними все мокрое и переоденься. Залезай в мешок и спи.
— Будь любезен, отвернись, когда я буду переодеваться.
— Здесь темно, — прорычал он. — Если ты не переоденешься за одну минуту, я, черт возьми, сам тебя переодену. Хочешь подхватить воспаление легких?
— Слушай, Скотт, хватит ругаться, — сказала Тейви. — Да, это по моей вине здесь такой кавардак, но ты…
— Тейви! — В его голосе сквозила угроза. — Я не бросаю слов на ветер — в твоем распоряжении еще полминуты.
Девушка принялась лихорадочно развязывать рюкзак. К счастью, теплые вещи лежали сверху. Надев брюки, она заколебалась: остаться в халате или надеть рубашку? Близость Скотта смущала ее.
