Пока происходила проверка купюр, Стас разоткровенничался:
– По пьяни все получилось. Поспорили мы с приятелем на эти самые пятьсот евро. Он говорил, что бумагу для них теперь такую используют, которая в огне не горит. Вот и прожгли купюры по дурости сигарой. Перед девчонками выделывались. Короче, выиграл их я. Теперь потратить хочу.
Девушка заулыбалась. История показалась ей забавной.
– Что ж, деньги настоящие, новенькие, из одной пачки, даже номера подряд идут. Но мы их можем только на комиссию взять. Проверят их в центральном отделении банка и в Европу обменять перешлют. С вас небольшой процент удержат. Только нужно заявление заполнить. – Она подала оператору бланк. – Там все написано. Почитайте. С процентом комиссионных согласны?
– Согласен. Выхода-то у меня нет… Только почерк у меня такой, что я сам не могу прочитать то, что написал. Вы уж заполните. – И Стас, положив на бланк паспорт, сунул его в окошко девушке.
Та раскрыла книжечку.
– Значит, так, уважаемый Владимир Кожевников. Сможете прийти за российскими рублями не раньше чем через неделю. Получите их в нашем отделении. Проверка столько занимает. – Кассирша говорила и заполняла бланк аккуратным дамским почерком.
– Ну, вот и познакомились – я Владимир, а вы Юля, – присмотрелся к бейджу служащей сбербанка Стас.
– А теперь распишитесь.
Телеоператор поставил закорючку и забрал паспорт.
– Ну, все, до встречи, – проговорил он и вышел из банка.
На улице его ждала Маша.
– Держи свой паспорт, аферистка, – засмеялся Стас, снимая бейсболку.
Да, в тайной организации, возглавляемой Павлом Игнатьевичем Дугиным, имелись специалисты на все руки. И изготовить паспорт с тем же номером из той же серии, каким пользовался майор Владимир Кожевников, не составило большого труда.
Вечером инкассаторы, как и положено, забрали из зачуханного отделения выручку. Простреленные купюры уехали на экспертизу в центральное отделение.
Глава 10
На просторной террасе загородного дома сидели трое: Жадоба с Лариным за столиком в одном углу, в другом – дремал в ротанговом кресле-качалке, опираясь на трость, Паша-Стоматолог. Солнце отражалось в его полированной лысине.
– … думал, уже все путем пошло. Знал бы ты, чего мне это стоило, – негромко говорил Жадобин. – Кулеш с утра всех этих нерусских отпустил. Хасан кавказскую братву успокоил: сказал, что все остальное – его личная разборка с Кулешовым. Ну а потом, как узнал, что его сына менты до смерти забили, тут ему крышу и сорвало. Хотя Хасана я понимаю. Тут любой рвать и метать станет… Короче, Сивый, больше мне не к кому обратиться. Убрать Хасана надо.
Андрей покосился на дремавшего невдалеке Пашу-Стоматолога. Тот даже похрапывал, оскалив золотые фиксы.
– Не меньжуйся, Сивый. Он не только слепой, но и почти ни хрена не слышит. Кича – не курорт. Да и возраст у законного почтенный.
– Хасана завалить предлагаешь? – переспросил Ларин. – Не по «понятиям» как-то.
– А в главмента из гранатомета палить – по «понятиям»? Нельзя мне с Кулешом ссориться. Хасан не в своем уме. Пока генерала не прикончит, не остановится. И ты это, Сивый, сам понимаешь. Выхода другого нет. Тут как в фильме этом американском – «остаться должен только один».
– «Горец», – подсказал Андрей.
– Ага, горец кавказский, – скривился Жадоба. – Я все понимаю, Сивый, и найти Хасана будет сложно. Он теперь глухо на дно залег, никто его больше не видел. Но прежде, чем он до Кулешова снова доберется, завалить его надо.
– А почему я? – спросил Ларин. – У тебя же братков хватает.
– Они все подумать должны, будто Хасан сдернул, в бега подался. Ты его, как кончишь, на мусоросжигательный вези. Только так, чтоб его никто не видел. Я отблагодарю.
– О бабках потом поговорим. – На лице Андрея не дрогнул ни один мускул, хотя ему хотелось размазать Жадобу по шершавому кафелю террасы. – Скажи Кулешову, чтобы пока нигде не появлялся.
– Да он это, Сивый, и сам понимает.
Неподалеку от городской мечети под раскидистым деревом, на длинной старой парковой скамейке сидела Мириам Хасанова: черное платье, черная косынка, черные лакированные туфельки.
Девочка слушала сидевшего рядом с ней муллу. Пожилой кавказец с редкой седой бородкой, одетый в белый балахон, что-то вкрадчиво говорил ей. Мириам не отвечала, только кивала. Ведь даже самые добрые и правильные слова не могли ей вернуть старшего брата.
Ларин перешел улицу и сел на ту же самую скамейку, хоть рядом хватало и свободных. Мулла вопросительно посмотрел сперва на него, а затем на Мириам.
– Это друг отца, – пояснила девочка.
Священник понимающе кивнул.
– Я скоро вернусь. – Он поднялся и направился к мечети.
– Я все знаю, – как мог, мягко произнес Андрей. – Мне очень жаль. Но ты сильная, все выдержишь. Ты почему одна?
– Мама в милицию пошла. Нам Руслана не отдают. Вас папа прислал? – В глазах Мириам зажглась надежда.
– Не совсем. Я сам его ищу. – Ларин не смог смотреть девочке в глаза и отвел взгляд.
– Я теперь в школу не хожу. Папа сказал, что мы скоро уедем отсюда. Он должен был ночью прийти. Но так и не пришел. Я боюсь за него. Мама ничего не говорит. Но я-то понимаю, что его милиционеры ищут.
– Я должен найти его раньше, чем они.
Мириам смотрела на закругленные носки своих лакированных туфелек и молчала. Андрей чувствовал: она знает, где может скрываться Хасан.
– Мирка, это очень важно. Вопрос жизни и смерти.
– Вы же не сделаете ему ничего плохого? Ведь вы его друг.
У Ларина даже дыхание перехватило, не осталось сил сказать одно-единственное слово: «Обещаю».
– У вас глаза добрые. Я знаю, где он может быть. Но если пойду к нему сама, он будет злиться. Ведь он не сказал мне, я случайно увидела, – сбивчиво говорила девочка.
На другой стороне улицы уже маячил мулла в белых одеждах, возле него крутились двое каких-то кавказцев уголовной внешности, показывали на Ларина; мулла пока еще удерживал их возле себя.
– Мы на пикник два года тому назад ездили в лесопосадки. Возле старого ипподрома. Расположились, мангал разожгли. А соль с собой взять забыли. Папа сказал, что сейчас принесет. Мол, знает, на каком дереве соль растет. Мне интересно стало, я за ним тихонечко пошла…
Кавказцы уже перебегали дорогу, петляя между машинами, явно направлялись к Ларину.
– У него схрон там – на заброшенном конезаводе. Мне страшно стало, что отец меня увидит и разозлится – ведь я за ним, получается, следила. Убежала, он потом целую пачку соли принес. Вы к нему пойдете? Не говорите только, что это я вам сказала. Хорошо?
– Хорошо, Мириам, держись. Но и ты никому не говори, ладно?
Ларин поднялся и быстро зашагал по аллейке. Кавказцы подбежали к девочке, принялись о чем-то расспрашивать. Андрей запрыгнул в машину, вырулил со стоянки, проехал мимо мечети. Один из кавказцев подбежал к бордюру. Ларин сбросил скорость, опустил стекло.
– Спросить хочешь? – крикнул он на ходу. – Остановиться?
– Все нормально, брат. Она сказала, что ты свой. Счастливой дороги.
Свой страшный джип «Гранд Чероки» Ларин загнал в лесопосадку. На поляне виднелось заросшее травой кострище. Наверняка именно это место облюбовала для пикника семья Хасана.
