ресторанов в Бруклине и Манхэттене!
— Ларри, — улыбнулся Манцур, — мы очень хорошо друг друга понимаем. Мо и Херб видят вашу роль в благополучии отделения и резидентской программы. Резиденты нам очень нужны. Вы, в свою очередь, должны понимать, что Парк-госпиталь отличается от госпиталя Джуиш-Айленд. Вы понимаете важное значение Медицинского правления. Ларри, вы нужны нам, а мы нужны вам. Мы должны работать вместе, чтобы сохранять авторитет, который традиционно был за нами — за хирургами. Ховард хочет быть первым и управлять всеми нами, но вместе мы будем сильнее его. Херб тоже на нашей стороне. Ларри, вы должны помнить, как мы на Медицинском правлении всецело поддержали Ховарда и Фарбштейна, когда речь зашла о вашем найме. Вы не забыли, как в один прекрасный момент Мо уступил вам должность исполняющего обязанности председателя отделения?
— Да, я помню это, — сказал Вайнстоун, допив последнюю каплю «Граппы».
«Мне потребуется намного больше „Граппы“, чтобы пережить это мероприятие. Небольшая сигара тоже была бы очень кстати, но я никогда не ношу их с собой. Сорки уступил мне должность? Какая чушь! Когда прежний председатель умер от лимфомы, на его место поставили Сорки. Это была катастрофа. Даже его приятели поняли, что с этим идиотом у руля они в конце концов потеряют резидентуру. Чаудри рассказывал, как Сорки руководил. Сущий аятолла в провинциальном городке — сейчас он так же руководит Медицинским правлением».
— Согласитесь, — обратился Вайнстоун к сидевшим за столом, — с небольшим недоразумением, возникшим между нами, давно надо покончить. Госпиталь процветает, работы хватит для всех. Когда я был председателем в госпитале Джуиш-Айленд, отношения между кафедральными работниками и частными хирургами были образцовыми. Мы можем добиться такого же положения и здесь. Вы даете мне возможность управлять отделением и резидентурой по моему усмотрению, а на себя берете Медицинское правление и все остальное в госпитале. Мне кажется, это разумно.
— Ларри, — заговорил Сорки, как будто очнувшись от транса.
«Он принимает наркотики, — внезапно решил Вайнстоун. — Только этим можно объяснить его маниакальные выходки». Лицо Сорки оставалось трезвым и внимательным, но его мозг, казалось, все время отставал на полшага.
Сорки в упор посмотрел на Вайнстоуна.
— Есть несколько вопросов, по которым мы сегодня должны договориться. На следующей неделе выборы в Медицинское правление. Я снова баллотируюсь на место председателя, наш дорогой Джозеф будет вице-председателем, а Херб — секретарем. Эй, Херб, проснись! — Сорки толкнул Сусмана, который ни на что не реагировал. — Перестань пить «Абсолют», будто воду. Даже я не смогу дотащить твою тушу до машины. Так на чем мы остановились?
— Мы говорим о выборах в Медицинское правление, — напомнил Вайнстоун.
— Да. Нам необходимо получить от вас полную поддержку и голоса всего персонала. Мы не хотим никакой оппозиции. Вспомните, последние семь лет мы с Джозефом руководили Медицинским правлением безо всякой оппозиции. Нам не нужны альтернативные кандидаты. Ведь так, Джозеф?
— Безусловно, никаких альтернативных кандидатов, это было бы чрезвычайно неудобно для всех нас. Мы, хирурги, должны выступать единым фронтом.
В отличие от своего приятеля Сорки, Манцур говорил вполголоса.
«Наверное, он устал, уже поздно». Вайнстоуну стало жаль старика и он решил, что в примирении нет ничего плохого. Это пойдет только на пользу всем. Он развел руки и спокойно сказал:
— Я не вижу в этом проблем.
Сорки откинулся на спинку стула, выдерживая паузу.
— Второй вопрос совсем пустяковый, он касается моего родственника Яссера. Вы знаете его? Он на самом деле мой двоюродный брат, у меня очень много родственников. — Снова взрыв хохота. — Даже не спрашивайте сколько. Так или иначе, они моя семья. Я обещал Яссеру место в резидентуре, он квалифицированный хирург, замечательный и трудолюбивый малый, лучший кандидат в резиденты! Я прощу вас принять его в свою программу в этом году.
На лице Вайнстоуна застыла улыбка, неподвижный взгляд как будто говорил: «Забудь об этом, сейчас ты искушаешь судьбу». На словах он был более сдержан:
— Мо, нет никаких сомнений, что ваш родственник — подающий большие надежды молодой человек. Но мы выбираем и принимаем резидентов через национальную систему отбора. Вашему родственнику придется подать заявку и пройти собеседование и отбор так же, как и любому другому претенденту. Сейчас не так легко принимать иностранных выпускников. На самом деле это почти невозможно. Неофициальная политика Американского совета по хирургии состоит в ограничении числа иностранных выпускников в хирургических учебных программах США.
— Иностранных! Иностранных! — закричал Сорки, с силой ударив по столу рукой.
Люди за соседним столиком обернулись.
— Мы все здесь проклятые иностранцы, весь Бруклин состоит из иностранцев. Иностранцы создавали Парк-госпиталь. Взгляните на Херба, вот он американец, но тоже иностранный выпускник. И вы говорите мне, что не можете принять моего родственника, потому что он иностранец? — Сорки говорил с грубым акцентом, подражая ньюйоркцу, передразнивающему араба.
— Мо, что с вами? — Вайнстоун взял Сорки за рукав. — Вспомните, я тоже иностранный выпускник. Я знаю, ваш родственник — хороший человек, и постараюсь помочь. Вы понимаете, что ситуация довольно сложная, мы должны играть по правилам — как писаным, так и неписаным. Мы можем предложить ему в следующем году место кандидата, а через год принять в резидентуру.
— Не пойдет, Яссеру тридцать пять лет, я обещал ему пять лет резидентуры, а не шесть!
— Мо, я займусь этим, обещаю сделать все от меня зависящее. Посоветуюсь со своими коллегами, мне придется поговорить с Чаудри, Раском, Бахусом и Зохаром.
— Малкольм Раск? Малкольм согласится с чем угодно. Он зарабатывает много, а делает очень мало, Раск боится возражать, он в ваших руках. Чаудри нужно делать деньги, он выберет сотрудничество. А Бахус, так или иначе, послушает Джозефа. Херб, что скажешь?
— Раск — поганое пугало, — простонал Сусман.
Его лицо сильно отяжелело от выпивки, он с трудом выдавливал из себя слова. «Ему удается казаться воспитанным, — подумал Вайнстоун, — пока он не напьется и не вспомнит бруклинский уличный жаргон».
Сорки вплотную приблизился к лицу Вайнстоуна. Вдоль его виска стекала струйка пота, глаза сузились, зрачки темные и бездонные. Сорки старался собраться с мыслями, теряя контроль под действием алкоголя. Сейчас Вайнстоун уловил в выражении его лица безжалостную ненависть и эгоизм, скрытые раньше под шумной веселостью и ковбойской болтливостью. Сорки тяжело дышал, он перестал кричать, только шипел, выплевывая слова:
— Зохар—это последнее, о чем я хотел с вами поговорить. Сорки посмотрел Вайнстоуну прямо в глаза, стараясь заставить его отвести взгляд. Вайнстоун ответил дружеской улыбкой, но даже не моргнул. Он убедился, что Сорки ему не ровня…
— Пожалуйста, продолжайте, я слушаю. Он поднял руку, подзывая официанта.
— Будьте добры, эспрессо, двойной, если можно. Еще один «Граппы»? Почему бы и нет?
Он заметил, как Манцур, заказывающий чай с мятой, предостерегающе посмотрел на Сорки. Тот, пожав плечами, схватил свой бокал и опустошил его одним глотком. Он не стал заказывать «Граппу», его больше устраивал «Абсолют». «Ведет себя, как непослушный ребенок. Я даже не представлял, что Зохар так его разозлил».
Сорки пытался казаться непринужденным, но после прежних феерических эскапад он уже заметно вымотался.
— Ларри, Зохар стал для нас проблемой. Большой проблемой. Когда он начал, в девяносто пятом? Этот парень, как медленный вирус, как коровье бешенство. Постепенно проникает в мозги наших резидентов, отравляет их. Он слишком много говорит, задает слишком много вопросов. Он превратил М&М конференции в зону боевых действий. Хирурги боятся оперировать в нашем госпитале, они переносят большие операции в другие места, чтобы их не критиковали. Мы всегда проводили М&М конференции и собрания комитета по качеству, атмосфера была дружеской, продуктивной, если хотите. Но
