растения, привезти их образцы в Ботанический сад Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, где точно определят их виды, а затем описать, как и для чего индейцы употребляют их. Я уже представлял себе тысячи гербарных листов. В туманном будущем вырисовывалось даже издание небольшой энциклопедии поданной теме».
Вот из такого сора мелких желаний, не ведая стыда, выросло огромное дерево трудов Кастанеды, которым он отдал жизнь и которые, как я считаю, человечеством толком даже не оценены. А заслуженный профессор, к которому он пришел за консультацией, сказал студенту одну вещь, которую Кастанеда сам тогда даже не понял:
«Профессор снисходительно улыбнулся:
— Не хотелось бы охлаждать ваш энтузиазм, но я не могу не отозваться о вашем усердии в негативном смысле. Усердие в антропологии приветствуется, но оно должно быть направлено в нужное русло. Мы все еще переживаем золотой век антропологии. Я имел счастье учиться у Альфреда Крёбера и Роберта Лоуи, двух столпов общественных наук. Я не посрамил их доверия. Я по-прежнему считаю антропологию фундаментальной дисциплиной. Все остальные дисциплины должны ответвляться от антропологии. Вся область истории, например, должна называться «исторической антропологией», а область философии — «философской антропологией». Человек должен быть мерой всего. Поэтому антропология, наука о человеке, должна быть ядром любой другой дисциплины. Когда-нибудь так и будет».
Эти слова могли бы стать эпиграфом ко всему, что писал потом Кастанеда, и к тому, что рассказывал Кастанеде дон Хуан о «параллельной науке» древних. Впрочем, до этого было еще очень далеко. А пока студент Карлос ходил по разным профессорам в поисках своего направления в науке — точно так же, как в другой стране практически в то же время ходил по разным институтам другой студент — юный дипломник Валерий Мамаев, искавший, кто же в Советском Союзе занимается проблемой бессмертия. И все его отшивали — никого тогда бессмертие не интересовало. Они оба не нашли того, чего искали. И оба всю жизнь гнались за тем, что от них улетало…
В общем, умудренные антропологи давали Кастанеде разные дельные советы один ценнее другого:
«… Вам следует уделять больше внимания теоретическим занятиям… Вместо того чтобы заниматься полевой работой, не лучше ли было бы вам всерьез позаниматься лингвистикой? У нас на кафедре работает один из наиболее выдающихся лингвистов мира! На вашем месте я бы сидел у его ног и ловил каждое слово, исходящее из его уст. Кроме того, у нас есть выдающийся авторитет в области сравнительного религиоведения… Вам надо иметь солидную теоретическую подготовку. Думать, что вы можете заниматься полевой работой уже сейчас, — это непростительное легкомыслие. Погрузитесь в книги, молодой человек!»
«… Статья, которую вы задумали, юноша, — это комикс о Микки Маусе! Это даже нельзя назвать антропологией. Представители медицинских и фармацевтических наук уже произвели бесчисленные исследования всех существующих лекарственных растений мира. Здесь уже обглоданы все кости. Предлагаемое вами собирание данных было бы уместно в начале девятнадцатого века. Но с тех пор прошло почти двести лет. Знаете ли, существует такая вещь, как прогресс…»
Но Кастанеде не хотелось просиживать штаны в кабинетах! Он поехал в Аризону, чтобы там старшие товарищи, которые проводили реальную работу «в поле», наставили его на путь истинный. Карлос признавался: «К тому времени я уже был готов к тому, чтобы отказаться от своей идеи. Я понял, что пытались мне внушить эти два профессора. И я был с ними полностью согласен! Мое стремление заниматься полевой работой было, конечно, просто ребяческим.
И все-таки как хорошо было бы размять ноги в поле! Нельзя же заниматься наукой только в библиотеке!»
Там, в Аризоне, один спившийся антрополог, работавший «в поле» много-много лет, дал студенту дельную практическую рекомендацию, заодно раскрыв главный секрет подготовки научных исследований по антропологии. Вот как не без иронии позже вспоминал об этом сам Кастанеда:
«Он сказал, что мне стоило бы сначала почитать книги о травах. Он был экспертом как раз в этой области и считал, что все, что можно знать о лекарственных растениях Юго-Запада, уже обсуждено и разложено по полочкам в различных публикациях. Он даже заявил, что любой современный индейский травник черпает свои знания как раз из этих публикаций, а не из индейской традиции.
— Займись лучше чем-то стоящим, — посоветовал он мне. — Обрати внимание на городскую антропологию. Много денег выделяется, например, на изучение алкоголизма среди индейцев в больших городах. И это то, чем любой антрополог может заниматься без особых трудностей. Пойди и напейся в баре с местными индейцами. Затем проведи статистический анализ всего того, что ты о них узнаешь. Преврати все в цифры. Городская антропология — это реальная наука!»
В общем, так бы, наверное, и кончились полевые исследования молодого антрополога — в баре, за стаканом текилы, — если бы не два странных случая. О первом ему рассказал коллега-антрополог. Тот самый, который дал совет про городскую антропологию. Однажды, хлебнув виски, он разоткровенничался с Карлосом:
«— Я никогда не верил в духов. Никогда не интересовался привидениями и призраками, голосами в темноте и всяким таким. У меня было очень прагматичное, серьезное мировоззрение. Моим компасом всегда была наука. Но потом, когда я работал в поле, в меня стала проникать всякая чертовщина… Не знаю, поверишь ли ты, но есть шаманы, которые на самом деле становятся медведями, горными львами или орлами. Я не преувеличиваю и ничего не придумываю, когда говорю, что однажды я сам видел превращение шамана, который называл себя «Речной Человек», «Речной Шаман» или «Пришедший с Реки, Возвращающийся к Реке». С ним я был в горах в штате Нью-Мексико. Я возил его на машине; он мне доверял. Этот шаман искал свой исток, так он говорил. Один раз мы с ним шли по берегу реки, как вдруг он стал каким-то очень возбужденным. Он велел мне скорей убегать с берега к высоким скалам, спрятаться там, накрыть голову и плечи одеялом и выглядывать в щелочку, чтобы не пропустить то, что он сейчас будет делать… Я и представить себе не мог, что он собирался делать. Он просто зашел в воду, во всей одежде. Когда вода дошла ему до икр — это была широкая, но мелкая горная речка, — шаман просто исчез, растворился. Но прежде чем войти в воду, он шепнул мне на ухо, что я должен пройти вниз по течению и подождать его. Он указал мне точное место, где ждать. Я нашел это место и увидел, как шаман вышел из воды. Хотя глупо говорить, что он «вышел из воды». Я видел, как шаман превратился в воду, а затем воссоздал себя из воды. Ты можешь в это поверить?»
Эта история произвела впечатление на молодого Кастанеду. Однако, обладая скептическим складом ума, он быстро нашел ей естественное объяснение: «Я не мог ничего сказать по поводу этой истории. Поверить в нее было невозможно, но и не верить я тоже не мог. Билл был слишком серьезным человеком. Напрашивалось единственное разумное объяснение: в этом путешествии он пил с каждым днем все больше. В багажнике у Билла был ящик с двадцатью четырьмя бутылками шотландского виски — для него одного. Он пил как лошадь».
Второй случай произошел как раз на той самой автобусной остановке, которая переломила ламинарное течение жизни студента. Коллега-антрополог толкнул Карлоса плечом и показал на старика, сидевшего на скамейке. Он отрекомендовал его как индейского шамана, знатока растений. Кастанеда решил подойти и взять старичка в оборот — использовать его для написания своей монографии. Распавлинив перья и напустив на себя важности, Карлос заговорил с сидящим индейцем, сообщив, что ему, как ученому, много известно о сибирских шаманах, которые являются предками американских, а также о лекарственных растениях юго- запада США; наверняка и старик кое-что знает об этом, стало быть, им может быть взаимополезно обменяться знаниями. Пока Карлос все это говорил, старик сидел молча, не поднимая глаз. А потом посмотрел на студента.
И вот этот взгляд Карлос вспоминал потом всю жизнь. Его словно проткнули через глаз до затылка невидимой шпагой. И он тупо замолчал, не в силах более произнести ни слова.
— Я — Хуан Матус, — сказал старик и пригласил Кастанеду зайти при случае в гости. После чего заявил, что подошел его автобус, в несколько молодецких прыжков, абсолютно не соответствующих его возрасту, подскочил к дверце и уехал, не оставив адреса.
Именно из-за этого взгляда, на который он в буквальном смысле наткнулся, как насекомое на булавку, студент Карлос Кастанеда и начал разыскивать Хуана Матуса. Потом Кастанеда долго строил догадки о
