Брайтенбахом пришли в Мысловице (в Германии) и оттуда уехали поездом в Краков. Там были арестованы агентом краковской тайной полиции Реховичем, {396} и отведены в полицейское бюро. С нас был снят допрос, кто мы и зачем приехали в Краков, к кому, каким способом прошли границу, почему у нас нет никаких документов. Мы ответили, что мы партийные, границу перешли контрабандным путем, а в Краков приехали по делам к адвокату Мареку [80]. После допроса нас отвели в тюрьму, так называемую «под телеграф». Мы написали адвокату Мареку или в редакцию «Трибун» о том, что мы арестованы.
Краковская секция ПСП рев. фракции старалась освободить нас, но дирекция полиции отказала и решила о нас навести справки у русской полиции. При аресте я назвал себя не своей фамилией и указал неверный адрес. Нас сфотографировали и послали запрос о нас в Россию. Брайтенбах сразу на допросе указал свою фамилию. Кажется, через недель шесть или больше получен был ответ из России: обо мне, что я им неизвестен и указанный мною адрес неверен. Брайтенбаха начали впутывать, что он проживал в Ракове по «левому» паспорту [81] и совершил нападения на указанных мною раньше сборщиков. Получив эти ответы, комиссар краковской полиции вызвал к себе Брайтенбаха и заявил, что он навел о нем справки. Он взял с Брайтенбаха расписку, что он больше не вернется в Галицию (Австрию) и выслал его под конвоем в Германию. Меня как назвавшегося подложно, предали так называемому нар. суду, но за введение в заблуждение полиции приговорили меня к пяти или трем суткам тюрьмы, а затем комиссар велел подписать бумажку, что я больше в Галицию не вернусь. Под конвоем меня отправили в Германию в Каттовицы. Вечером на станции Освенцим (на границе с Германией), я убежал от конвоя и, пробыв вблизи вокзала в бараках для рабочих до утра, утром купил билет и направился обратно в Краков. Денег при мне было всего три кроны. Еще в Краковской тюрьме я серьезно заболел легкими. {397}
Купив билет в Освенциме и направляясь в Краков, я решил не подъезжать до самого вокзала в Кракове, чтобы снова не быть арестованным. Не доезжая, на третьей или второй станции от Кракова вышел из поезда и направился в Краков пешком. Я был очень слаб. Мне был известен адрес Союза по Висльной ул., где собирались люди краковской секции партии по заведованию эмигрантами. Придя в Краков уже вечером, направился в Союз на Висльную ул., где и встретил Марию, которая заведовала эмигрантами. Она знала обо мне и отправила с тов. Андржеем, Елинским в дер. Звержинец (которая примыкала к самому городу). Там Елинский снимал квартиру для приезжих эмигрантов. Насколько мне помнится, безработные эмигранты из секции получали по тридцать центов, а я, как больной, получил по одной кроне в сутки. На квартире для эмигрантов я лежал, кажется, месяц или полтора, а затем меня отправили на излечение в клинику имени Франца Иосифа (царя), где в сутки полагалось по две кроны. Там больные лежали лишь для практики молодых врачей, и то по протекции. Я пробыл там лишь около десяти дней, и выписался. В Кракове старушка, по кличке «Ванда», из Варшавы хлопотала, чтобы профессор Ягеллонского университета [82] Буйвид свез меня на время к себе в свое имение в деревню Часлав (за Величкой). Он согласился, и она свезла меня к нему. В имении профессора Буйвида я пробыл свыше месяца, и здоровье мое поправилось. Перед моим отъездом из имения я получил письмо из Кракова, что инструктор Альбин ранен и задержан на станции Островец Радомской губ. Все ему известное раскрыл жандармерии, и в Краков прибыло много новых эмигрантов, чтобы избежать ареста.
После этого я вскоре был выслан во Львов, где я встретил Брайтенбаха, служившего в какой-то фирме. Вскоре после приезда я тяжело заболел ногами и пролежал в больнице свыше месяца. После моего выхода из больницы, я обратился в правление львовской секции ПСП рев. фракции с просьбой устроить меня на службу. Кассиром львовской секции был {398} тогда (товарищ) по кличке «Эразм». В то же время он был на службе управляющим или заведующим редакцией «Пржеглонд Польский» [83], где также печатались и другие книги нац. демократической партии. Товарищ Эразм взял меня к себе на службу. Освоившись с работой, я старался таковую выполнять аккуратно. Однако, товарищ Эразм слишком преувеличивал свою власть в центре лагеря (редакции и складе) буржуазии. Я стал обращаться, как следовало на этот случай, по-социалистически, и Эразм, чтобы не быть скомпрометированным мною в лагере буржуазии, уволил меня от работы.
По совету рабочих эмигрантов я обратился к инженеру-электротехнику, члену львовской секции, который эмигрантам оказывал много помощи (за его простоту и откровенность остальная интеллигенция секции не любила его). Этот товарищ устроил меня на работу на фирму «Медвечко и Вывречка» помощником электромонтера Ясинского. Последний был эмигрантом, как мне помнится, из Островца Радомской губернии. В это время вышеуказанная фирма обязалась устроить электрические моторы - три для подъемных грузовых машин, два на постройке большого дома доктора Стройновского и на постройке дома около галицийского наместничества. Мы с Ясинским установили моторы и частичное электроосвещение на постройках. Когда работа нами была окончена, фирма Сосновского и Захариевича просила нашу фирму дать ей машиниста, назначили меня машинистом на моторы подъемных машин.
По отношению интеллигенции львовской секции, которая недолюбливала меня за мои контротношения к ней, стал торжествовать. Квартира для эмигрантов была снята по Жуковской ул., на которой жил и я, но как только стал работать, перешел на квартиру Яна Гомбецкого. Он был варшавский боевик-эмигрант с матерью и проживал во Львове. Через некоторое время я перешел жить из квартиры Гомбецкого на квартиру Владислава Цара, где и прожил до самого отъезда из Львова в Польшу в апреле месяце 1909 года. {399}
Во Львове я принадлежал к Союзу активной борьбы ПСП рев. фракции, который должен подготовить боевые силы к восстанию. Союзом активной борьбы тогда руководили Юзеф Сосунковский и Ришард (фамилии его не помню). В Союзе тогда было около восьмидесяти человек. Нас, рабочих-эмигрантов, была небольшая группа, и они были сторонниками моих воззрений. Остальные люди Союза были разные сынки буржуазного мира, ничего общего не имевшие с социализмом. Мы, рабочие, от них держались в стороне. При быстрых передвижениях на маневрах во время обучения мы, рабочие, были значительно исправнее интеллигентов. Обучение наше по военной подготовке происходило в окрестностях Львова по праздничным дням. Техническое обучение нас по теории происходило в будни - по вечерам на квартирах. Я за время моей жизни во Львове окончил боево-инструкторскую школу. {400}
3
Начало разочарования в партии ПСП и выступление Сукенника на партийном собрании львовской секции с разоблачением буржуазной сущности деятельности правления секции. - Отъезд в Краков и затем в русскую Польшу. Образование в Ченстохове боевой «шестерки». - Осада полицией дома, в котором скрывались боевики. - Измена Сухецкого и Павловского. Подготовка взрыва полиц. участка в Ченстохове. - Юзеф Пилсудский и его буржуазный уклон. - XI съезд партии в Вене и конференция во Львове.- Вопрос об экспроприированных 300 000 руб. на ст. Безданы и объяснения Пилсудского по этому поводу. - Раскол между интеллигентской верхушкой партии с Пилсудским во главе и рядовыми боевиками - рабочими.
После моего отъезда за границу я занялся чтением разной политической литературы, в том числе и анархической. Я видел, кто возглавляет социал-демократическое движение за границей, а равно и отдельные группы ПСП рев. фракции, видел, в частности, жизнь этих людей и их отношение к рабочим. В результате я пришел к заключению, что ПСП рев. фракция не является социалистической партией, а лишь злоупотребляет именем социализма, что под этой вывеской с помощью пролетариата имеется в виду устроить «демократический» строй, дающий блага жизни самой буржуазии, как это произошло во Франции. С течением времени я стал в душе анархо-коммунистических воззрений и оставался в ПСП рев. фракции дальше только потому, что она одна на территории Польши вела активную борьбу, сторонником которой я был по убеждению. Я оставался еще для того, чтобы в среду этой партии внести изменения и хотя бы частью толкнуть на путь моих воззрений. По-моему, рабочий класс должен быть не только слепым оружием в руках ведущей его интеллигенции. Эти-то мои убеждения послужили для меня роковым несчастием, и с моего полета, не знавшего страха смерти, для высшего права человека и свободы его духа они бросили меня в руки позора.
За время моего пребывания во Львове в его секции ПСП рев. фракции образовалось два лагеря -
