интеллигенция и рабочие-эмигранты, стоявшие в оппозиции. Тов. Эразм заведовал кассой секции (о нем я уже говорил выше). Эмигранты {401} жаловались неоднократно на то, что они у дверей тов. Эразма иногда стоят часами, пока тот соблаговолит открыть дверь и поговорить с ними. Я знал это, а также и то, что Эразм считает себя социалистом, а между тем работает во враждебном, т.е. буржуазном, гнезде. Я решил с этим вопросом покончить. Когда было назначено собрание секции, я просил других тов. рабочих, чтобы те постарались прийти на собрание. Это был какой-то праздничный день, но мне пришлось весь день проработать. Я был одет как всегда по-рабочему, да к тому же работой этого дня был запачкан. Идя на это собрание, в душе гордился собою, что иду на собрание как раз запачканный прямо с работы, и в то же время там будут люди, которые хотя частью, но поскрипывают шелком. Собрание открылось, и, как мне помнится, председателем собрания был тов. Виоска. Между прочим, в повестку дня был поставлен больной для рабочих-эмигрантов вопрос о тов. Эразме и вообще о правлении секции эмигрантов. Я стал говорить и указывать на недопустимость прежнего отношения к рабочим (понятно, безработным)-эмигрантам правления секции, а также Эразма. Во время речи я так расстроился, что заплакал, и председатель лишил меня слова. Однако рабочие потребовали, чтобы я продолжал говорить. Собрание закончилось передачей Эразмом кассы секции другому лицу и перетасовкой остальных членов правления секции.
В фирме «Сосновского и Захариевича» я работал по трудовой книжке на имя Яна Пальвох. Как-то в средине апреля месяца 1909 года я работал на постройке по поднятию грузов. Ко мне в будку вошел член штаба боевой организации Арцишевский, кл. «Станислав» и «Марцин», который передал, чтобы я приготовился к отъезду в Польшу на организационную работу, и что дальнейшие указания будут мне даны после приезда моего в Краков. Фирма не хотела отпустить меня. Ввиду этого я договорился со Станиславом, чтобы он из Кракова на управление этой фирмы отправил телеграмму, чтобы я сейчас же приезжал, т. к. мать моя при смерти.
Получив от фирмы отпуск, я распрощался с товарищами львовской секции, но по конспиративным соображениям им заявил, что уезжаю на службу в Бельск и Бялу (в Галиции). Я {402} уехал в Краков к Карлу Павлинскому, «Дзядеку», который, ввиду измены Альбина, уже жил в Кракове в дер. Звержинец.
На квартире Павлинского я встретил некоторых боевиков, которые были в это время на содержании партии и принимали участие в нападении на почтовый поезд на станции Безданы под Вильно в 1908 г. Там же я узнал о бежавшем от варшавской охраны Эдмунде Тарантовиче (Альбине), который прибыл в Краков и явился в партию. Он просил над собой партийного суда, после которого был выслан в Рим (Италия) и там отравлен цианистым кали. После приезда на квартиру Павлинского я тотчас же отправился к Станиславу, где получил от него адрес в Домброву. Там я должен был начать свою работу по боевой организации; а равно мне был дан адрес к технику по боевой организации, который заведовал центральным складом партийного оружия. Это был Иосиф Рыба, по кл. «Бонифаций», из Люблина. В Ченстохов мне был дан давно известный адрес.
По данным мне адресам я должен был встретить также и окренговцев по агитации, которые уже там работали по агитационной работе. В круг моих обязанностей входила не только боевая работа, но также и помощь в агитационной и организационной работе, так как я знал издавна как Ченстохов, так и Домбровский бассейн. От Станислава я получил приказание убить сторожа завода Гантке, известного издавна по шпионажу, по фамилии Вывпол (проживавшего в Ракове), и там же стражника конной полиции Царана за чересчур зверские поступки при аресте рабочих 1908 г. Он избивал до крови, о нем знал чуть ли не весь город, и он был опубликован задолго еще до убийства его в партийной газете «Работник». Я получил также распоряжение убить пристава Татарова II полицейского участка в Ченстохове и его помощника Арбузова и околоточного надзирателя I участка Барана, а также агента ченстоховской полиции Херца и конфисковать в волостных управлениях паспортные бланки (в каких именно волостях, это уже по моему усмотрению, как будет видно по разведке) и еще указание на убийство кого-то в Домброве. После всех этих указаний я отбыл из Кракова поездом через Освенцим и Каттовицы, и поздно вечером {403} прибыл в Тарновицы. Дальше я решил через Тарновицы и Люблинец добраться до русской границы в Гербах.
Но, не доезжая одной станции до прусских Герб, я, чтобы не быть арестованным прусской жандармерией, вышел из поезда и отправился в Гербы пешком, рассчитывая в стороне от вокзала встретить знакомых контрабандистов. Здесь я увиделся с братом жены моего брата Людовика - Александром Бадора, который также занимался контрабандой. На мой вопрос - могу ли я рассчитывать на удачный переход границы с ним, он ответил, что да, и что даже через самую рогатку таможни, так как у него есть знакомые досмотрщики таможни. Так как меня в Гербах как прусских, так и русских, знали все жители, я удивился его предложению, сказав ему, в уме ли он? На что он мне ответил, что если я так боюсь с ним идти, то в прусских Гербах есть как раз два моих родных брата Станислав и Павел, которые пришли за товарами и ночью с ними пойдут через границу, и я смогу с ними пройти. Он свел меня к ним. Хотя мои братья не видели меня с 1906 года, но они не были особенно довольны встречей со мной. Как я узнал, они боялись, чтобы наша встреча не раскрылась, за что их могут арестовать.
Настала ночь, и я с обоими братьями и другими контрабандистами, которые были с ними, прошел в лесу около Герб границу. Мы, идя лесами, которые мне были с детства знакомы, подошли к деревне Цисс. Вдруг произвели по нас выстрел невдалеке, и я увидел бегущего ко мне человека. Контрабандисты, услышав выстрел, бросились бежать, а я выхватил браунинг из кармана и пошел к деревне Цисс.
Когда все стихло, я на рассвете вошел в деревню и зашел к знакомому крестьянину Валентину Цихонь, где вымылся после болота. Цихонь с женой, хотя довольно близко знакомые мне, были бы довольны, если бы я скорее от них ушел. Они мне заявили, что оба сейчас уезжают к ксендзу в дер. Трусколясы, а я сказал, что все время был во Франции и там даже женился, а приехал сюда, т. е. в Польшу, на время по делу и уеду обратно.
Рядом по соседству с дер. Цисс стоит деревня Гаць, моя родина. Я зашел домой, но с матерью моей, которую очень {404} уважал и любил, не виделся. Все время из-за конспирации не давал ей о себе никаких сведений, кроме тех, которые написал домой, когда сидел в тюрьме в Кракове. Я вышел из дома и направился в Ченстохов пешком по дорогам, где бы не встретить знакомых. В тот же день пришел в Ченстохов. Это как раз был день 1-го мая 1909 г. Как далеко было Ченстохову от тех недавно минувших дней 1-го мая 1905-1906 гг. или 1907 года? В сравнении с прошлым временем это были лишь следы чего-то прошедшего по земле.
В Ченстохове я зашел к моему знакомому по партии, который первый ввел меня в ПСП - Антону Змудскому. Со Змудским я поговорил, разузнал о положении организационной работы в общем масштабе. Затем он свел меня в дом по соседству с его домом на квартиру Антона Пецуха, где я и ночевал. Раньше с Пецухом я не был знаком. Я познакомился по рекомендации Змудского с Пецухом, его женой Марией и сестрой Владиславой.
На второй день я отправился к другим старым знакомым по партии. Когда я стоял на Краковской и Малой улице с Адамом Гродовским, рабочим фабрики Варта, невдалеке я увидел стоявшего на тротуаре знакомого пекаря. Он делал вид, что не видит меня. Это сразу навело меня на подозрение, и оно было справедливо. В этот же день я ушел ночевать рядом с городом по Варшавскому шоссе к Павлу Мильчарскому. Он и его семья знали, кто я и ко мне в их квартиру часто приходили боевики. Они всегда так обо мне заботились, чтобы я всем у них был доволен и ничего худого со мною не случилось.
Переночевав тогда у Мильчарского, я попросил у него на время рабочий костюм, фуражку, брюки и синюю рабочую рубаху и, надев этот костюм на себя, отправился по разным местам рабочих кварталов города к знакомым, чтобы начать формировать боевую организацию. Проходя по Надречной улице, я встретил того же пекаря, о котором уже говорил выше. Проходя мимо меня, он снова сделал вид, что не замечает меня. В тот же день из полицейских участков пошли по городу патрули и арестовывали всех встречных, кто только был в синей рубахе; по проверке личности отпускали {405} на волю. Потом было установлено, что полиции сразу было известно о моем приезде, как только я перешел границу. Так как в Ченстохове очень многие меня знали, то мои прогулки по городу были большим риском для меня. Слежкой за мной шпионов могли раскрыть других членов партии. Ввиду этого я ходил по городу с большой осторожностью и в более удобное для этого время дня. Но, чтобы создать боевую организацию, мне приходилось, невзирая на это, ходить по старым партийным знакомым, из которых я уже находил немногих. Мне все-таки удалось сформировать «шестерку» боевой организации, с которой я решил выполнять указанные мне террористические акты.
Боевиками тогда у меня были Ян Собчик, кл. «Алоизы», Санота, Вацек (все трое были рабочими фабрики
