публику, меня она захватила. Чехи заворожено смотрели на сцену в полном молчании, и только когда появились английские офицеры, встретили их аплодисментами и радостными возгласами.
В самый последний вечер мне пришлось испытать неприятное чувство и убедиться в падении английского финансового влияния. Я пригласил мадам Бубела на ужин в шикарный ресторан Барандова, с высокой террасы которого открывался прекрасный вид на Влтаву. При мне не оказалось чешских денег, и когда принесли счёт, я протянул три английских фунта стерлингов. Официант застыл в нерешительности. Затем, извиняясь, он сказал, что не может принять эти деньги. Я с грустью вспомнил свою жизнь в Праге после Первой Мировой войны. Тогда английские фунты высоко ценились, и их можно было выгодно обменять по высокому официальному курсу. Теперь они были не в ходу.
Так совпало, что в ресторане находилось много англичан и американцев, почти все они состояли на службе в дипломатических миссиях. Их присутствие заставило мадам Бубелу язвительно произнести: «А что здесь делают эти люди? Недавно мой муж побывал в Английском Посольстве, и когда он вернулся, то сказал мне: «Во времена Сэра Георга Клерка нас было только семеро, и мы представляли важную и уважаемую Дипломатическую Миссию. Теперь это напоминает 'Селфриджес». (прим. 'Selfridge’s' - Известная торговая фирма в Лондоне http://en.wikipedia.org/wiki/Selfridges - Вернее, это 'напоминает' английскую оккупацию. Прим.ред.).
Надо заметить, что Английское Посольство пользовалось популярностью у чехов, поскольку, если сравнивать с Советским или Американским Посольствами, его штат не был таким раздутым. Ян Масарик сказал мне, что даже при меньшем числе сотрудников, мы бы всё равно пользовались уважением. Тем не менее, в замечании мадам Бубелы имелась истина, поскольку по размерам дипломатического корпуса можно было судить о значимости влияния и престиже страны.
После коммунистического переворота в феврале 1948 года семье Бубелы удалось бежать из страны. Я с радостью сопровождал их по дороге в Англию. Сейчас они находятся в Перу. Мужество и сопутствующая удача помогли им начать новую жизнь. Конечно, я бы не стал упоминать о них, если бы они ещё находились на территории Чехословакии.
Естественно, что большую часть времени я проводил с Яном Масариком. Он приложил все усилия, чтобы я получил удовольствие от пребывания в Праге. Видимо, он понимал, что это мой последний приезд. За тот короткий отрезок времени я привязался к Яну ещё сильнее, чем за все годы нашего знакомства.
Особенно запомнился одна поездка в конце недели. Она началась в субботу 17 мая. В тот день нам предстояло единственное официальное мероприятие: чай с президентом и мадам Бенеш в местечке Лани, их загородной резиденции, в двадцати пяти милях к западу от Праги. Сразу после полдника мы с Яном сели в машину и отправились на встречу. Наш путь лежал через Лидиц, или точнее, через то место, где находилась эта деревня, поскольку от неё ничего не осталось. В ответ на убийство Рейнхардта Гейдриха, жестокого нацистского Протектора Чехословакии, немцы не только расстреляли всё мужское население деревни, но и целиком стёрли её с поверхности земли, включая старое деревенское кладбище. Остановившись у опустошённого холмистого поля, мы увидели, как люди пытались отыскать могилы своих предков, устанавливали небольшие деревянные кресты и высаживали цветы. В глаза бросалась огромная братская могила у подножья пологого холма, где были захоронены жертвы нацистов, и установлена памятная доска с надписями на трёх языках: русском, чешском и английском. Цветы сплошным ковром покрывали поверхность братской могилы. В основании возвышался высокая деревянная мачта, которую со временем предполагалось заменить на памятный обелиск. Этот временный мемориал был сооружён по распоряжению советского командования. Для осуществления этой цели сразу после занятия Праги оно приказало направить сюда военное подразделение под командованием полковника. Опять русские снова приписали себе заслуги, воспользовавшись промахом американцев освободить Прагу.
Во время нашего посещения за мемориалом мозолила глаза уродливого вида деревянная трибуна, предназначенная для выступления коммунистических ораторов. Ян, в голосе которого зазвучали металлические нотки, сказал мне: «Мне следовало бы убрать это, даже если бы меня сняли с работы».
Посещение Лидиц произвело на меня гнетущее впечатление. Ян, однако, заметно волновался и не произнёс ни слова, пока я не пробормотал, какими чудовищными дураками были нацисты. «Вполне согласен, – грустно заметил Ян. – В то время я находился в Соединённых Штатах, и никто не проявлял интереса к Чехословакии. А когда произошла трагедия в Лидиц, Чехословакия опять появилась на карте».
От Лидиц мы направились в деревушку Лани, утопавшей в сирени, и остановились у деревенского кладбища, где был похоронен Томаш Масарик. Здесь царили покой и простота. Могила Масарика представляет собой небольшой прямоугольный холм, примыкавший к увитой листьями стене. Нет ни камня, ни креста, ни могильной плиты. Ничто не указывает, что это могила Масарика, за исключением венков с повядшими цветами и пышными лентами с именами даривших, да маленьких скромных букетиков полевых цветов, которые поклонники Масарика приносят каждый день. В тот час на кладбище кроме сторожа никого не было. Ян отвёл его в сторону, обнял за плечи и тихо попросил убрать завядшие венки. «Мой отец, – пояснил он, – не любил всякой пышности, особенно флагов и бантов. Ему нравились скромные вещи». Сторож, простой крестьянин, с уважением проникся к просьбе. Я видел, с каким восхищением он смотрел на Яна, который сам в душе оставался крестьянином и был близок и понятен простому народу.
Затем наш путь лежал в Замок Лани (Замок Лани - резиденция 'любившего скромные вещи'' президента Масарика: http://en.wikipedia.org/wiki/L%C3%A1ny_%28Kladno_District%29 , в котором я не был более пятнадцати лет. Мы уже опаздывали на встречу с Бенешем, но Ян не торопился, и перед тем, как встретится с Президентом, повёл меня наверх показать комнату, в которой умер его отец. Помещение оказалось большим, с двумя окнами по обе стороны, из которых открывался прекрасный вид на парк и лес. На столе, стоявшем напротив кровати, лежали гипсовые слепки с лица и руки Масарика. За исключением этого, обстановка была самой простой. Мне запомнился только книжные шкафы. Они имели непримечательный вид, ничем не выделялись и скорее бы подошли к комнате какого-нибудь школьника, а не Президента. Но Томаш Масарик был скромным человеком, и пост Президента не изменил его привычек (скромнее некуда: http://en.wikipedia.org/wiki/L%C3%A1ny_%28Kladno_District%29 . В этом замке коллекция спортивных машин президента Масарика, ставшая музеем. Во время войны замок был резиденций мало упоминаемого президента Чехословакии во время войны - чистый еврей Эмиль Хача (1938-45). http://en.wikipedia.org/wiki/Emil_H%C3%A1cha А то, обычно, все любят вспоминать, якобы, жестокого к евреям наместника Рейнхардата Гейдриха http://en.wikipedia.org/wiki/Reinhard_Heydrich На снимке Эмиль Хача беседует с Гитлером и Герингом: http://en.wikipedia.org/wiki/File:Bundesarchiv_B_145_Bild-F051623- 0206,_Berlin,_Besuch_Emil_Hacha,_Gespr%C3%A4ch_mit_Hitler.jpg . После оккупации Праги советскими войсками Хача туже умер в госпитале. После реставрации англоязычной гегемонии в Чехии в 1989 году новый президент разрезанной на две части Чехословакии, чешский криптоеврей, Вацлав Хавел http://en.wikipedia.org/wiki/V%C3%A1clav_Havel снова зачастил в замок Лани. Прим. ред.)
Масарик предпочитал работать и жить в одной комнате, и в этом отношении Ян, любивший отца и хранивший о нём память, следовал его примеру.
Он рассказал мне, что во время оккупации немцы не трогали отцовскую спальню и нигде не срывали его портретов. Даже Гитлер никогда не говорил о нём плохо и вообще не упоминал его имени в своих выступлениях.
Сегодня Клемент Готвальд, занявший резиденцию в Лани, переоборудовал комнату Масарика. Масарик был порядочным человеком, но как правильно заметил Тейлор, одной порядочности для коммунизма не достаточно.
Мы спустились вниз и встретились с Бенешем, который, как казалось, был поглощён политическими планами. «Лошади давно готовы», – сразу же выпалил он. Я поспешил объяснить, что по дороге у нас спустилась шина, и нам пришлось меня колесо. Я понял, почему Ян тянул время, и был ему благодарен за это: прошло то время, когда мы с упоением ездили верхом.
Бенеш расспросил меня о встрече с Готвальдом, а когда я кратко рассказал ему об этом, потёр руки. «Я так и думал, – произнёс он. – Готвальд вовсе не плох. Он внимателен, рассудителен и бесконечно предан Фирлингеру (Зденек Фирлингер (Чешский криптоеврей: http://www.coldwar.hu/html/en/finding_aids/czechoslovakia/councmin_czechslov.html
