– Давайте проберемся туда, – предложил Стентон, но я отказался.
– С ними так трудно ладить, – сказал я. – Если мы нарушим их религиозную церемонию, они, вероятно, никогда нас не простят. Давайте держаться в стороне от семейного приема, на который нас не пригласили.
– Ладно, – согласился Стентон.
Странная звенящая музыка, если это вообще можно было назвать музыкой, вздымалась и опадала, полная то печали, то радости.
– Что-то в этом есть… что-то беспокоящее, – наконец серьезно сказала Эдит. – Интересно, как они производят эти звуки? Они пугают меня до полусмерти и в то же самое время заставляют чувствовать, что невыразимый восторг ожидает за углом.
Я тоже ощутил это воздействие, хотя ничего не сказал о нем. И в то же время ясно понял, что пение, доходящее до нас, производится множеством, тысячами, которых не могло бы вместить все это место. Конечно, подумал я, это следствие каких-то акустических свойств базальта; усиление звука каким-то гигантским резонатором в скалах; и все же…
– Дьявольски нечестиво, – отвечая на мои мысли, вмешался Стентон.
И в это мгновение распахнулся клапан палатки Торы, и на лунный свет вышла старая шведка. Она принадлежала к типу рослых северян – высокая, с широкой грудью, созданная по образцу древних викингов. Шестьдесят лет как будто соскользнули с нее. Она походила на древнюю жрицу Одина. – Трокмартин замолчал. – Она знала, – продолжал он медленно, – знала нечто такое, чего не могла дать вся моя наука. Она предупреждала меня, предупреждала! Глупцы и безумцы; мы не обратили на это предостережение внимания! – Он провел рукой по глазам.
– Она стояла так, – продолжал он, – смотрела широко раскрытыми, блестящими глазами. Повернула голову к Нан-Танаху, разглядывая движущиеся огни, вслушиваясь. Неожиданно подняла руки и сделала странный жест по направлению к луне. Это был… древний… жест. Она, казалось, извлекла его из глубочайшей древности, но в нем была странная власть. Дважды она повторила этот жест – и звон смолк! Она повернулась к нам.
– Уходите! – сказала она, и голос ее как будто доносился с большого расстояния. – Уходите отсюда, и побыстрее! Уходите, пока можете. Они позвали… – Тора указала на остров. – Они знают, что вы здесь. Они ждут. – Глаза ее еще больше расширились. – Оно здесь, – взвыла она. – Оно манит…
Она упала у ног Эдит, и тут же над лагуной вновь разнесся звон, теперь в нем звучали ликующие, триумфальные ноты.
Мы, Стентон и я, подбежали к Торе, подняли ее. Голова ее запрокинулась, лицо с закрытыми глазами осветила полная луна. Я почувствовал приступ незнакомого страха: лицо Торы опять изменилось. На нем отразились смешанные радость и ужас, чуждые, пугающие, странно отталкивающие. То же самое, – он ближе придвинулся ко мне, – вы видели на моем лице.
Несколько секунд я, как очарованный, смотрел на него; затем он вновь отодвинулся в полутьму своей койки.
– Я умудрился спрятать ее лицо от Эдит, – продолжал Трокмартин. – Я решил, что она испытала что- то вроде нервного припадка. Мы отнесли ее в палатку. Внутри нечестивое выражение сошло с ее лица, и она вновь превратилась в добрую, грубоватую старуху. Всю ночь я присматривал за ней. Звуки с Нан-Танаха доносились до самого захода луны. Утром Тора проснулась, чувствуя себя, очевидно, хорошо. Она сказала, что ей снились кошмары. Содержание их она не помнила, сказала только, что они предупреждают об опасности. Она была странно молчалива, и я заметил, что все утро ее взгляд полуудивленно, полуоколдованно обращался к соседнему острову.
Днем вернулись туземцы. Они так преувеличенно радовались, застав нас здоровыми и невредимыми, что предположения Стентона подтверждались. Он сухо заметил их предводителю, что «шум на соседнем острове говорит о том, что там всю ночь веселились».
Я никогда не видел такого ужаса, который охватил понапейцев при этом невинном замечании. Стентон сам так удивился, что постарался все перевести в шутку. Ему это плохо удалось. Туземцы были охвачены страхом, и я даже подумал, что они вообще собираются уйти, но они не ушли. Они разбили свой лагерь на западной стороне острова, откуда не виден был Нан-Танах. Я заметил, что они разожгли большие костры, и, просыпаясь ночью, слышал медленное низкое пение – одно из их длинных «заклинаний», как сонно думал я, против злых
Вы догадываетесь, Гудвин, как описанные мной происшествия возбудили наше научное любопытство. Разумеется, мы отвергли всякие объяснения, включающие предположения о действии сверхъестественных сил. И почему бы нет?
Кроме странно беспокоящей звенящей музыки и поведения Торы, не было никаких подтверждений таких странных теорий, даже если бы мы были склонны к ним.
Мы пришли к заключению, что между Понапе и Нан-Танахом есть проход, известный туземцам и используемый во время их ритуалов. Церемонии, вероятно, совершаются в большом подвале или пещере под руинами.
Наконец мы решили, что сразу после следующего ухода наших рабочих немедленно отправимся на Нан-Танах. Днем проведем разведку, а вечером моя жена и Тора вернутся в лагерь, а мы со Стентоном проведем ночь на острове, наблюдая происходящее из какого-нибудь укрытия.
Луна убывала; появился полумесяц на западе; он медленно увеличивался; снова приближалось полнолуние. Перед уходом наши люди буквально молили нас уйти с ними. Их настойчивость только усилила наше желание увидеть то, что, как мы считали, они от нас скрывают. По крайней мере, это верно относительно Стентона и меня. Но не относительно Эдит. Она была задумчива, рассеянна, соглашалась с нами неохотно. Тора, с другой стороны, была необычно беспокойна, казалось, ей не терпится уйти. Гудвин, – он помолчал, – Гудвин, я теперь знаю, какой яд действовал в Торе… и что женщины способны чувствовать то, что не чувствуют мужчины… У них есть дар предчувствия. Как бы я хотел обладать им тогда… Эдит! – неожиданно воскликнул он. – Эдит! Вернись ко мне! Прости меня!
Я протянул ему графин. Он пил большими глотками. Вскоре самообладание вернулось к нему.
– Когда работники исчезли за поворотом гавани, – продолжал он, – мы сели в лодку и направились к Нан-Танаху. Вскоре над нами возвышались его могучие стены. Мы вошли в гигантские морские ворота с их огромными, вырубленными из базальта, призмами и высадились возле полузатонувшего пирса. Перед нами начиналась гигантская лестница, ведущая в обширный двор, усеянный обломками упавших колонн. В центре двора, за упавшими колоннами, возвышается еще одна терраса из базальтовых блоков, на которой, как я знал, размещается еще один внутренний двор.
А теперь, Гудвин, для лучшего понимания последующего и на случай, если я… не в состоянии буду сопровождать вас там, слушайте внимательно описание этого места. Нан-Танах представляет из себя буквально три прямоугольника. Первый прямоугольник образован выходящими в океан стенами каменных монолитов. Гигантские ступени ведут от морских ворот через вход во двор.
Этот двор окружен другой, внутренней, стеной из базальта.
Внутри двора третье ограждение. Его терраса из того же базальта, примерно в двадцать футов высотой. Пройти туда можно через многочисленные щели, проделанные временем в каменном ограждении. Это внутренний двор, сердце Нан-Танаха! Здесь находится гигантское подземелье, с которым связано единственное имя живого существа, дошедшего к нам из туманов прошлого. Туземцы называют это сокровищницей Чо-те-ло, могучего короля, правившего задолго «до наших отцов». Поскольку «чо» в языке древних понапейцев означает одновременно «солнце» и «король», это название означает «место солнечного короля».
Напротив «места солнечного короля» находится лунная скала, скрывающая лунный бассейн.
Стентон первым обнаружил то, что я называю лунной скалой. Мы осматривали внутренний двор; Эдит и Тора готовили завтрак. Я забыл сказать, что перед этим мы осмотрели весь остров и не нашли ни следа живых существ. Я вышел из подземелья Чо-те-ло и увидел, что Стентон в удивлении рассматривает часть террасы.
– Что вы об этом думаете? – спросил он, когда я подошел. И указал на стену. Я посмотрел туда и
