Я глянул на сидящих за столом девушек.
– Да, – сказал по возможности игриво, – красавицы.
– Так вот женились бы! – Редакторша сказала это вроде бы в шутку, но за шутливым тоном чувствовалась серьезность. – Скромные, работящие. У нас девушки золотые просто.
Одна из них при этих словах густо покраснела. Краснота пошла от шеи и постепенно залила лицо… Склонилась над тарелкой… Я тоже почувствовал неловкость и в то же время представил, как она, такая стеснительная, входит в мою спальню и начинает раздеваться. Кофточка, платье, трусики… И пресловутый внутренний голос заверил: «Такая не будет истерики закатывать, как Полиночка. Она явно жизнь умеет ценить». – «Ну да, – осадил я его. – Это сейчас она такая, краснеет. А привези в Москву…»
В середине трапезы к нам присоединились Виктор Федорович и Надежда Николаевна (как я предположил, они уходили на некое совещание с главой района, вернулись смурные; после предложения поесть депутат на постоянной основе как-то потерянно сжевал кусок пирога, Надежда Николаевна к еде не притронулась вовсе, лишь выпила кофе).
– Сегодня поздновато уже, – с усилием заговорил Виктор Федорович, – а завтра надо бы с кем-нибудь из мусульман встретиться, к Татьяне Петровне съездить. Ее мнение тоже важно.
– А кто это? – Я разомлел от двух рюмок коньяка, сытного пирога и в то же время был готов к новым подвигам.
– Заслуженная артистка республики, – ответила завуправлением культуры, – очень уважаемый у нас человек.
– Да, конечно. И… – Я сделал паузу, сомневаясь, стоит ли говорить, но все же решился. – И, для хотя бы внешней объективности, наверное, стоит с этой встретиться…
Виктор Федорович напружинился:
– С кем?
– Ну, как ее… Кто здание строит.
– С Асият?! Зачем?
Я кашлянул, ругнул себя: «Полез с инициативой, кретин!» Тем более гендиректор еще намекал, для чего именно меня сюда отправляют… Но здравый смыл и какая-то, до того дремавшая журналистская жилка убеждали, что услышать мнение второй стороны нужно…
– Понимаете, – стал объяснять, – вот выйдет материал, и если не будет в нем голоса того, с кем вы конфликтуете, его все воспримут как заказуху. А к заказухе и отношение соответствующее – отмахнутся, и все. А так…
– Да ведь и так ясно, за кем правда! – перебил возмущенно депутат на постоянной основе. – Ведь…
– Подождите, – в свою очередь, перебила Надежда Николаевна. – Это действительно разумно. Эффект будет не тот, если только одно мнение.
– Тем более, – получив поддержку, стал развивать мысль я, – при помощи ее же слов… Ну, Асият… Ее можно представить в таком свете, что любой поймет, кто прав, а кто нет.
– Ну да, – неохотно кивнул Виктор Федорович, – я понял. Только я к ней не пойду. Сами тогда уж как- нибудь. Покажу, где сидит…
До вечера я торчал в газете. Слушал продолжение горькой истории жизни редакторши, новые подробности тяжбы со стройкой, которые вспоминал Виктор Федорович. (Надежда Николаевна вскоре после обеда ушла.)
Это продолжалось долго; в итоге мне пришлось начать выказывать признаки утомления – тер глаза, вздыхал, возился на стуле, и депутат на постоянной основе отвез меня в мотель.
– Вы ужинайте, не стесняйтесь, – сказал на прощание, – и спиртное берите. Я утром расплачусь.
Особо роскошествовать я не стал – заказал шашлык «как вчера», триста граммов водки, морс, салат из помидоров. Но ел и пил без аппетита – хотелось скорее лечь и уснуть.
И только стал плавно, как в лифте, погружаться в сон, заиграл мобильник. Это была Полина:
– Ты забыл обо мне? – без приветствия, с сухой обидой спросила.
– Нет, не забыл… Привет.
– А почему не звонишь?
– Извини, дел полно. Весь день слушал о проблемах…
– Ты пьян?
– Да нет. Устал просто.
– Я же слышу, что ты пьяный. Значит, пить можно, а мне позвонить и уделить две минуты…
– Слушай! – Наверное, действительно из-за усталости я прямо взбесился. – Я хочу спать. Я перегружен чужим дерьмом, которое в меня весь день вбивали! Завтра утром я позвоню.
Ткнул пальцем в кнопку с красной трубкой, а потом и вовсе выключил телефон.
Улегся, устроился поудобней, но сон долго не шел. В голове сочились едкими струйками мысли о том, что с Полиной нужно как-то развязываться (уже сам голос ее меня раздражал), что вот есть же действительно классные девушки – в этой богом забытой Тарумовке. Тихие, скромные, услужливые… Казачки, наверно… И даже пьяная решимость появилась пойти, найти, где живет та, что покраснела, и посвататься… Так войти и сказать ее родителям: «Прошу руки вашей дочери…» Замечательные у нее щеки. А если их целовать, трогать, прижимать пальцами… И я стал мысленно готовить себя к подъему, представлял, как одеваюсь, чищу зубы, сбриваю щетину, хожу по улицам и ищу. И редкие ночные прохожие подсказывают, где ее двор, окно ее горницы… Эти фантазии подействовали благотворно – я сладко, по-детски как-то уснул.
Что-то стал размахиваться про эту поездку – описываю во всех подробностях, вряд ли нужных, уместных. Хотя… Наверное, вопреки логике, которая диктует мне фиксировать череду своих личных бед, проблем, неприятностей и редких приятностей, я хочу показать людей, которым, по крайней мере тогда, было хуже, чем мне. Меня долбили ничтожные по меркам общества геморрои, а у них отнимали родину. Борьба за несколько десятков квадратных метров была лишь вершиной айсберга, и недаром с этой темы – со строительства на церковной территории – они постоянно сбивались на другое. На разрушенную свиноферму, громкоговорители на минаретах, на отъем должностей у русских… Многое уже забылось, мозг поспешил избавиться от этого, как от лишнего груза.
А с другой стороны, у меня сейчас, безо всяких преувеличений, жизнь висит на волоске, и никакой вины перед теми, кто хочет со мной расправиться, я не вижу. Сижу в квартире без света, с отключенными телефонами, не открываю дверь, когда в нее долбят… Вот мне уж точно некуда деться.
Тем же, в Тарумовке… Ну да: родина, борьба за справедливость. Но это все-таки не вопрос жизни и смерти – жизни и смерти конкретного человека. У них есть выбор.
Виктор Федорович говорил: «У меня дети в Ростове, у Надежды Николавны дочь под Москвой. Здесь в основном старшее поколение осталось – молодежь уезжает. Обидно. Наши предки сюда пришли триста лет назад, на пустую землю, а теперь нас отсюда выдавливают».
Такая вот проблема. Геополитическая, можно сказать. А у меня проблема моего личного физического выживания.
В те дни, когда слушал в Тарумовке истории, видел горестные лица, конечно, сочувствовал, старался поддержать и помочь, а теперь, начав сравнивать… К тому же тогда я находился тогда в другом положении – несмотря на разные неприятности, я был обеспеченным, уверенным в себе человеком. Сейчас же – забившийся в угол комочек живого мяса, на который идет вполне реальная охота…
Но прежде чем перейти к описанию того, как узелок моей жизни затянулся, надо закончить про поездку. Перевести ее в слова. Может быть, этот процесс выведет меня к ответам на некоторые из тех вопросов, что давно не дают покоя – колют и рвут своими крючками. Эти бесконечные – ????…
В общем, всю первую половину второго дня в Тарумовке я брал интервью. Сначала Виктор Федорович привез меня к главе села Павлу Денисовичу. Тот, явно опасаясь сказать что-нибудь лишнее, сообщил, что сейчас Асият строительство прекратила, и, видимо, до окончательного судебного решения оно не возобновится. Несколько раз упомянул, что он за мирное решение вопроса. Что нужно искать компромисс.
Виктор Федорович слушал его мрачно, смотрел как на труса, но помалкивал. Было очевидно, что активным борцом за землю глава села не является…
Втроем вышли на улицу и встретили местного мусульманина в шапочке – депутата местного совета.
