возбуждение уголовного дела.
Почему сразу в городской суд, а не в районный или муниципальный, перескочив через пару ступеней?
Все дело в том, что Главная военная прокуратура мое дело засекретила, засекреченные дела может разбирать лишь спецсостав, а он имеется только в городском суде.
Надо отдать должное следователям ГВП, — они расследовали мое дело объективно. И начальник следственного управления Шеин Виктор Степанович, и начальник отдела Баграев Юрий Муратович, и многие другие, — они вообще полагали невозможным, в угоду каким-то чиновникам, пусть даже высокого полета, закрывать глаза на закон.
Судья Нина Маркина перелистала материалы и, как мне сказали адвокаты, по первости отнеслась к ним скептически, но когда познакомилась с ними поближе, то точку зрения изменила: она увидела грубое нарушение уголовно-процессуального законодательства.
17 мая состоялся суд, который признал действия Росинского незаконными. Хотя я, честно говоря, мало надеялся на успех: знал, какое давление оказывается на Маркину и ее коллег. Решение это было в некотором роде поворотным: возбужденное уголовное дело надо было выбрасывать в урну, мне же как ни в чем не бывало выходить на работу. Главная военная прокуратура опротестовала это решение в Верховном суде России.
Вот тут-то и начались некие игры, которые, честно говоря, не украшают судебную власть.
В мае состоялась встреча Ельцина с Вячеславом Михайловичем Лебедевым, у того, как у председателя Верховного суда, кончался срок полномочий, — и, надо полагать, разговор шел не только о продлении этого срока.
Ельцин пообещал Лебедеву продлить срок его полномочий, но Волошин спешить с этим не стал. Вот уже и май прошел, а документов в Совете Федерации, который решает вопрос о продлении, нет, вот уже и середина июня наступила, а документов все нет и нет. Стало ясно, что в Кремле ждут, какое решение Верховный суд примет по моему вопросу, отменит постановление Мосгорсуда или нет?
Свое решение Верховный суд вынес 22 июня, и не в мою пользу, а на следующий день, 23 июня, документы на Лебедева поступили в Совет Федерации: хороший, мол, у нас верховный судья, надо утвердить его еще на один срок.
Все, как видите, было шито белыми нитками.
Главную роль на таких судебных заседаниях обычно играет судья-докладчик. Им был В.С. Валюшкин. Председательствовал судья В.В. Кузнецов. Третий судья — А.Г. Ботин. Эти трое и решили мою судьбу.
Известно, что Валюшкина к себе вызывал Лебедев и имел с ним продолжительную беседу. Ясно, что говорили они не о видах на урожай сахарной свеклы в Курской области. После этого Валюшкин начал звонить в Мосгорсуд и требовать, чтобы оттуда как можно быстрее переслали документы. Валюшкин же и оглашал определение судебной коллегии, хотя обычно это делает председательствующий, — в данном случае должен был делать Кузнецов, — но Кузнецов всем своим видом демонстрировал, что не имеет к решению никакого отношения.
Мы с адвокатами, конечно, предполагали, что Верховный суд отменит вердикт Московского городского, но только не по этим, очень уязвимым пунктам, по которым он отменил. Мосгорсуд вообще мог, например, не принимать моего иска, — такого не было никогда, Мосгорсуд же создал прецедент: отныне, как я понял, в принципе можно обжаловать и другие постановления о возбуждении уголовного дела.
И Прошкин, и Похмелкин, и я так и думали: Верховный суд отменит решение судей-москвичей и именно из-за того, что иск попал к ним не по принадлежности и суд совершил ошибку, приняв эту жалобу, тем более что этот аргумент активно использовался в протесте Главной военной прокуратуры), но вышло по- иному.
Наше удивление было велико, когда мы узнали, что подобные жалобы подведомственны судам низшей инстанции, — решение городского суда было отменено по содержательным критериям. Стало понятно, что Верховный суд выполнял заказ лиц, в юриспруденции не очень-то сильных, в данном случае кремлевских «горцев».
Я не буду рассказывать о деталях и вообще о некой юридической казуистике, имевшей место, это интересно специалисту, но совсем неинтересно читателю, подчеркну только, как ученый и практик, что решение это было вопиюще безграмотным. Дело дошло до того, что просто подменялись некоторые понятия, в частности такие, как «прокурор» и «прокурорский работник», и вообще выходило, что подведомственная прокуратура имеет право контролировать прокуратуру вышестоящую, например Московская городская Генеральную и так далее. По этой логике любой подчиненный, в любом органе российской областной или городской прокуратуре, если ему не нравится начальник, запросто может возбудить против него уголовное дело и начальник должен будет оставить свое кресло, пока не состоится разбирательство.
На практике же все должно быть наоборот: уголовное дело может возбуждать только начальник, пользующийся правом назначения соответствующего прокурора. Иначе в жестко централизованной системе нельзя — вышестоящий прокурор просто-напросто может отменить решение нижестоящего.
Катышев эту опасность почувствовал быстро, написал протест, но Устинов, исполняющий обязанности Генерального прокурора, отказался его подписать и дал команду своим замам протест не подписывать.
Мы стали писать жалобы в прокуратуру — решение Верховного Суда могут опротестовать только Генеральный прокурор и его заместители, — но во внесении протеста мне мои коллеги отказали.
В конце концов 30 сентября заместитель председателя Верховного суда Анатолий Егорович Меркушев огласил: старое решение оставить в силе.
«Постановление судьи Мосгорсуда от 17.05.99 г. о признании постановления заместителя прокурора г. Москвы от 2.04.99 г. о возбуждении уголовного дела в отношении Скуратова Ю.И. по признакам состава преступления, предусмотренного ст. 285 ч.1 УК РФ, вынесенным с нарушением закона и подлежащим отмене и удовлетворению жалобы Скуратова Ю.И. отменить».
Здесь тоже имеется одна процессуальная тонкость: как в решении Верховного суда, так и в письме Меркушева забыт самый главный вопрос — что делать с жалобой Скуратова: оставить без удовлетворения или удовлетворить. Значит, ответ этот был не по существу. Ответа за подписью Лебедева можно было и не требовать: он наверняка видел это письмо перед тем, как его подписал Меркушев. Лебедев тоже без колебаний подписал бы это письмо.
Вскоре судья-докладчик Валюшкин отправился со своим шефом за рубеж Лебедев взял его с собой в престижную поездку.
Когда вышло это решение Верховного суда, старший следователь прокуратуры Центрального района Челябинска Александр Саломаткин возбудил уголовное дело против Росинского и направил в Москву. Формально, по логике, которая была утверждена решением Верховного суда, он был прав — он возбуждал уголовное дело против вышестоящего начальника, совершил мужской поступок. Генеральная прокуратура отменила его решение, сославшись на мой же приказ, а Саломаткину объявила взыскание. Ни за что, между прочим. Не он виноват в том, что вышестоящие инстанции, в частности Верховный суд, смешали в кучу людей, коней, знамена вражеские и знамена свои.
После отписочного ответа Меркушева я долго думал, как, в каком направлении продолжать борьбу. Честно говоря, я впервые почувствовал себя в новом качестве. Раньше я находился во главе крупной правоохранительной структуры и на мир смотрел с высоты своего кресла, а сейчас я оказался в другой шкуре — шкуре рядового гражданина и попал под тяжелый каток своей родной системы. И понял, насколько рядовой гражданин может быть беззащитен.
Пожалуй, именно с этого момента я начал смотреть на Генеральную прокуратуру несколько иными глазами.
Во-первых, я увидел или, точнее, наглядно почувствовал, что она в лице многих работников политизирована. Во-вторых, убедился, что она не всегда держит удар. В-третьих, многие работники прокуратуры довольно часто удручающе безграмотны. Когда-то я ругал Александра Александровича Розанова за элементарную безграмотность и формальные отписки, слабенькие, как писк комара, а сейчас я сам начал получать эти «писки комара».
Более того, надо пересматривать способы и формулы взаимодействия судебной власти и прокуратуры, надо усиливать судебный контроль за действиями прокуратуры. Раньше ведь как было — и я также
