Мелькнули девичьи лица, лаская глаз, заставляя сердце стучать быстрее, и пропали за горизонтом…
Как-то Нежурину довелось побывать в чешском доме и побеседовать с его хозяйкой. Он пришел сюда, чтобы купить молока. Молодая женщина открыла дверь не сразу и смотрела поначалу недоверчиво, но, следуя закону гостеприимства, предложила гостю сесть.
Василий огляделся. Грубые крестьянские лавки, табуреты. Окна полузабиты досками, из одного торчит подушка. На печи — дети дошкольного возраста.
— Крепко запираетесь, — начал разговор.
— Зима. Холодно. Нет нужды шататься, — ответила женщина.
— А хозяин где?
— Хозяина нет. Война загубила…
Дети свесили с печи головы, глядят с любопытством, открыв мокрые ротики. Мальчик (он чуть постарше), в пестрых от заплат штанишках, слез на пол и босиком подошел к бойцу. Забрался на его колено.
— А я вам гостинец принес! — обрадовался Василий, вспомнив, что в кармане остался сахар. Когда он достал три белых кусочка, девочка чуть ли не кубарем скатилась с печи и замерла в двух шагах от солдата. Она сунула пальцы в рот и смотрела потупившись, исподлобья, но, получив сахар, широко улыбнулась.
Играя с детьми, Василий рассказывал их матери о жизни в Стране Советов, о колхозах. Она внимательно слушала и удивлялась, а потом спросила:
— И у нас это будет?
— Обязательно будет, — заверил Василий. — Все зависит от вас, от вашего народа. Будете сами хозяевами. Панов не станет.
— А вы? — в этом коротком вопросе прозвучала настороженность.
— А что мы? — удивился Нежурин. — Разве мы пришли за вашей землей?! У нас и своей много. Мы же не фашисты. Вот Гитлера разобьем и — домой.
Женщина согласно покивала головой, глаза ее просияли.
Говорили они, употребляя русские, украинские, чешские слова, но понимали друг друга. И хоть вышел Нежурин без молока (не было в этом бедном доме коровы), не жалел он о потраченном времени.
Противник стягивал силы к Брно. Чтобы не дать ему укрепиться на подходах к этому крупному чехословацкому городу, наше командование решило создать подвижную группу прорыва. Ее составили седьмой механизированный корпус и тридцатая истребительная противотанковая бригада.
Задача была поставлена серьезная и необычная. Она обсуждалась на полковых совещаниях. Высказывались меж собою и бойцы. В 1846-м полку об этом как-то говорили два новобранца. В словах их звучали неуверенность, опасение, а потому вмешался бывалый солдат Савельев: «Главное, хлопцы, не тушеваться в момент прорыва. Рвись уверенно вперед! Не бойся, что оторвешься, — поддержат. Притом прорывать-то дыру будут другие. Нам — вскочить в нее и дальше резать, запускать щупальцы».
В составе этих «других», что пойдут первыми, был 1844-й полк. Часть его расчетов села на танки, к которым подцепили пушки, остальные передвигались как обычно — на машинах.
Рассказывает Л. Фазлутдинов:
«Прорыв удался, но к утру третьего дня наступления узнаем, что наши основные силы отстали и пространство, образовавшееся за нами, заполнил немец. Окружение тотчас сказалось на поступлении боеприпасов, горючего, продовольствия. Наступление, несмотря на это, приказано было продолжать. Сначала противник на нас особо не жал: уточнял, что за добыча попалась в сети. Мы старались ввести его в заблуждение, создав кочующие орудия, из которых вели периодически огонь — один выстрел через каждые пять — десять минут.
Раза два над нами нависала «рама» противника. Самолет пытался разведать наши силы, но лес, спрятавший нас, не дал ему это сделать. В воздухе замелькали листовки. В них фашисты писали, что окружены более десяти тысяч советских солдат (а нас было всего-то тысячи две). Враг соблазнял сдаться, указывал место сбора.
Наши боеприпасы и горючее были на исходе. Но с юга на помощь шли отставшие полки бригады и части механизированного корпуса…»
Отставшая колонна наших войск шла с боями, расширяя брешь и освобождая села, лежащие на пути. Дорога спускалась в балку, и, съехав в нее, войска замедлили движение, останавливаясь через каждые двадцать метров.
— Наши ребята в окружении, а мы идем куриным шагом, — нервничал старший сержант Сизов.
Не успел он договорить эти слова, как впереди, в посадке, пересекающей балку, послышался рокот моторов. Затем показались вражеские танки.
Рассказывает Нежурин:
«Нам с трудом удалось развернуть орудия. Сбросили по четыре ящика снарядов и успели выкопать ровики в два штыка лопаты глубиной. Все это — в считанные минуты. Тут ударили вражеские пулеметы — в лоб, слева, справа, сзади.
— По танкам — огонь! — крикнул лейтенант Мартынец, стараясь перекричать грохот.
— Бронебойным! — уточнил Сизов, налаживая пулемет.
Я бросил лопату и прильнул к панораме. Танки не были видны из-за дыма. По станине и щиту затюкали пули. Враг вел шквальный перекрестный огонь, стараясь прижать нас к земле, чтобы мы не могли стрелять по танкам. Но первая батарея уже вела с ними бой. Там командир орудия Губач посылал снаряд за снарядом. Там, умирая, нажимал на спусковой механизм наводчик Никитин.
Даю один выстрел, другой. Они попали в цель, но танк невредим. Он метнул снаряд в нашу машину. Загорелась. В кузове начали взрываться боеприпасы.
— Бей, Нежурин! — кричит Сизов. — Вот, хорошо выполз! Ветки деревьев закрыли мне панораму.
— Не видно! — кричу и нажимаю на спуск.
Сизов подскакивает ко мне, сам становится у панорамы. Весь в поту мечется Кокарев, заряжая орудие. Остальные — в окопах.
Сизов посылает снаряд за снарядом. Он пришел в ярость и кричит на измотавшегося Кокарева, который принимает снаряды уже из моих рук.
— Загорелся, зараза! — орет Сизов, подбив танк. — Давай заряжай!
Вокруг него свистят трассирующие пули. Отскакивают от пушки, разбрызгивая искры.
— Сизов, поберегись! — кричу я, с трудом удерживая колесо пушки, которая скатывается в окоп. — Смотри, как сечет!
— Ни хрена! Давай заряжай! — слышу в ответ. Сзади разворачивается пятая батарея, подъехавшая с фланга. Ее отважный комбат старлей Шевчук ходит по дороге, наблюдая за ходом боя, и делает замечания то одному, то другому, не обращая внимания на рвущиеся поблизости снаряды.
Внимание всех обращено на наше орудие.
— Сизов, бей! Сизов, давай! — кричит наш комбат из окопа.
— Без вас знаю! — отвечает разъяренный Сизов.
Бой в конце концов мы выиграли, но какой ценой! Многие наши товарищи сложили в тот день головы. И среди них — мой командир, старший сержант Сизов. Одна пуля пробила ему голову, другая вошла в пах…
Стоял я над телом своего боевого товарища и думал: «Эх, Сизов, Сизов… Не дождался ты победы, а как ждал!»
Похоронили уральца Сизова в общей братской могиле. Над ней дали трехкратный залп».
