взгляде.
— Из военкомата, что ли?
— Из военкомата, — кивнул Артем.
— Тебя не должны вроде?
Он пожал плечами.
— Да как сказать… Не должны. Но могут… Не знаю. Напутали что-то…
— Они напутают, — неопределенно сказала Клава. — А ты распутывай.
— Схожу, что ж…
— Дела-то вон какие делаются, — Клава вздохнула.
— Какие дела?
— А то не знаешь? Из Афгана везут и везут… Вон, у моей сестры двоюродной — слышал?
— Слышал.
— Вот я и толкую. Угодишь еще, не приведи Господи…
Артем хотел уж выйти, но это всегда так: если в кабинет к главной сестре попал, просто так не уйдешь. Волнует ее твоя судьба, не волнует, разницы нет: что-нибудь удумает.
— Слышь, Артем. Возьми кого-нибудь из ребят. Пустые баллоны погрузите.
— Какие баллоны? — спросил он.
Вопрос был совершенно излишен, поскольку про баллоны все ему было очень хорошо известно. Однако уже настроился: думал, сейчас заварит чаю, сядет спокойно в дежурке… а тут на тебе: баллоны.
— Ну какие баллоны? Железные. — Клава уже погрузилась в свои бесчисленные бумаги. — Кислородные…
— А что сразу мы-то? — хмуро поинтересовался он. — Пусть вон электрики или кто там… сантехники.
Листание прекратилось. Клава подняла голову и теперь возмущенно на него смотрела.
— Нет, ну он мне будет тут права качать! — сказала она с соответствующей интонацией в голосе: глядите, мол, какой умный нашелся! — Трудно сделать, что ли?
— Не трудно, а я по КЗОТу не обязан. Мы, между прочим, санитары, а не грузчики, — с достоинством сообщил Артем. Этого утверждения ему показалось мало, и он добавил, подводя под разговор добавочные рельсы гуманного отношения к людям: — Нам больных развозить! Мы грузить будем, а они сиди тут кровью истекай? Задолбали эти баллоны. Грузчиков надо в больнице иметь.
— Грузчиков?! — восхитилась Клава.
— Да, грузчиков.
— Слушай, Ковригин! Ты мне голову не морочь! Много чего надо! А нету! У меня вон новокаина нет, не то что грузчиков!
— Ну и скажите главврачу! — не сдавался Артем. — Пусть выдаст.
— Главврачу! Ну скажу, а у него откуда? Родит он мне его?! Если его по всей Москве уже неделю нету?! Родит, да?!
— Не знаю…
— Не умничай! Грузчиков ему! Больных развозить! Гуманист! — главная взъерошилась не на шутку. — А терминального астматика привезут, ты его своим пердячим паром вместо кислорода откачивать будешь?!
— При чем тут я вообще?! — вяло отбивался Артем. — Что я-то? Я вон за папиросами сгонять минуты не найду!
— Не морочь голову! Больных развезли уже!.. А надо будет, так и посидят минутку, ничего с ними не сделается, — отрезала Клава.
Артем жестко закусил губу.
Помолчав секунду, Клава сказала ласково:
— Ну Артемушка! Ну пойдите сделайте! Трудно разве? Пять минут всего!
Мгновение он смотрел на нее с изумленным негодованием во взгляде; потом резко развернулся и хлопнул дверью.
Клава, напротив, проводила его взором вполне удовлетворенным, хоть и не расслышала, что он там напоследок буркнул.
Но, конечно, возня с баллонами заняла не пять минут. И не пятнадцать. Час убили, не меньше.
Попутно дошли наконец до табачного, Михей тоже был на подсосе.
Когда вернулись, в предбаннике оказалось все так же тихо. Только несколько человек сидело на лавках у рентгенкабинета, да какая-то женщина постанывала на каталке.
— Благодать! — протянул Михей. — Даже странно!
— А что странного? Ночных развезли, теперь затишье до вечера, — сдержанно разъяснил Артем. — Чай пойдешь пить?
В дежурке, как всегда, сизо от дыма, гулко от голосов.
— А мы вот так! — звенящим от воодушевления голосом говорил Калачара, с треском припечатывая доминошную кость к столу.
— Гамна! — вкрадчиво отвечал банщик Равиль, неслышно придвигая к ней другую.
— А укусите-ка! — предлагал медбрат Сучков, звонко щелкая третьей.
— А мы вот так!
— Гамна!
— А укусите-ка!..
Артему это не мешало — умел отвлекаться.
Волей-неволей, а мысли тянулись к нежданной новости: чего от него хотят в военкомате?
По идее, с высшим образованием не берут… раньше, во всяком случае, не брали. А с незаконченным? Он пяти месяцев не доучился… вот глупость-то… Говорят, если четыре курса кончил, уже считается высшим… Кто их знает, что у них почем… а ну как забреют?
Санитарские массы хлестали чай из семиведерного чайника. Он этой бурды обычно не пил (если только уж совсем позарез — весь от жажды потрескался), заваривал отдельно в большой зеленой кружке. Полез в сумку за заваркой — и вот тебе на: не выложил, оказывается, альбом, который вчера у Геры забрал… так и таскается с ним: то-то утром недоумевал с недосыпа — с чего бы это сумка такая тяжелая?
Кипяток в титане всегда был (если, конечно, кому-нибудь пришло в голову вовремя очередное ведро воды бухнуть). Поднос хлеба утром брали из столовой, так заведено; сейчас уж почти все подъели, но все же нашлись две каленые горбушки и пара кусков сахара.
Стал неспешно жевать.
Армии он не боялся. Ну — армия. И что? Два года… подумаешь. Даже наоборот: а вдруг интересно? Вдруг что-нибудь увидишь?..
В больницу санитаром его тоже когда-то отговаривали — дескать, кой черт за больными утки таскать, коли тебе нужно с кистью в руке, с палитрой на отлете… А он пошел и правильно сделал: не сахар, конечно, кто спорит; зато такого здесь навидался, что другой за счастье бы почел хоть одним глазком глянуть, да кто ж ему виноват, что не хватило смелости сунуться; именно здесь, в больнице, пришла идея серии, так и называется: «Больничные люди». Шестнадцать гравюр, одна к одной, лучшее, что у него есть. А откуда бы им взяться, если б он сидел на подоконнике и зырил в окно?..
В общем, не все так просто.
С другой стороны — Лизка… как ее оставить, дуреху?
Подмочил чаем уголок рафинадины, мелко погрыз.
А как все остаются? Проживет как-нибудь два года…
Конечно, как повезет. Запарят в какую-нибудь дырищу, и будешь все два года один и тот же забор перед собой видеть… вроде Калачары. Тогда разве что в портретисты кинуться?
Но ведь есть и дальние заставы… океан!.. горы!..
Есть Афган, в конце концов.
Мысль явилась как-то неожиданно, вдруг: пых в самой башке — как на салюте…
