покажи, в советской. Про Нечаева ведь есть в нашей советской книжке? Вот, черным по белому: много вреда принес революционному движению. Видишь как: вред нам приносил. И все равно: по честности своей не умолчали, тиснули статеечку. А насчет расстрелов в Петровском парке — ни единой буквы. Теперь сам рассуди — было, не было? Правда или вранье белогвардейское?..
С ними не поспоришь… Книжки, в которых белогвардейское вранье, то есть самая что ни есть правда, добываются всеми правдами и неправдами. На время, на ночь, из-под полы. Нет, хуже: из-под полы идет то, что издано Госиздатом, да таким тиражом, что на всех не хватает… вон, в прошлом году, обливаясь слезами, у барыги томик Мандельштама купил — за четвертной! а в магазине ей цена меньше целкового, да где же магазин найти: такие книжечки разлетаются из-под прилавка… ну а ты уж потом у барыги из-под полы. А что запретное — то под семью заплотами, с десятью перепроверками. Вот он идет сейчас — а в кошелке папка с «Технологией власти» Авторханова. Машинописная копия. Невесть какой экземпляр — глаза сломаешь. Юрец за тем и позвонил: дескать, «Технологию металлов» прочел? (Про металлы, понятное дело, шифровка такая. Вроде никому невдомек.) Давай тогда неси… Сейчас он ее вернет (наверняка уж кто-то другой ждет), а через недельку, глядишь, Юрец еще чем-нибудь порадует. Портфель у него утильный — на углах вытертый до махры, с белесыми боками, ручка замотана синей изолентой, только в баню с таким и таскаться: веник сунул — и вперед. Но на самом деле никакой не веник, а несметные сокровища: если не «Слепящая тьма», так Бажанов… не Сахаров, так последние выпуски «Хроники»… когда сравнительно безобидный «Живаго» или «Москва — Петушки», а когда и посадочный «Архипелаг». Вот тоже вопрос: за что, спрашивается, сажать, если и прочесть-то почти нельзя: едва-едва, через силу и муку мученическую — на полуслепых, в четверть писчего листа, страничках фотобумаги?..
До проезжей части оставалось несколько метров, когда фары, с полминуты неназойливо посвечивавшие сзади (неспешная какая-то машина ехала), показались сбоку, обгоняя; бац! — черная «Волга» загородила дорогу, скрипнув и присев; пассажирская дверь распахнулась настежь.
Еще и шагнуть не успел, обходя, как оторопело услышал:
— Герман Алексеевич!
За ним?!
Распахнулась и задняя — там тоже кто-то сидел.
— Прошу вас!
И тут же с другой стороны выскочила фигура; потом уж, вспоминая, все прикидывал: неужто ждали, что кинется бежать?..
— Товарищи, в чем дело?!
Но разъехавшиеся было мозги уже встали на место: те еще «товарищи»… дело ясное!
— Не узнаете? — весело спросил Семен Семеныч.
Машина набирала ход, Бронников молчал; последние сказанные на воле слова еще, казалось, не полностью разлетелись в прах, еще позванивали в ушах; только что произошедшее мелькало перед глазами яркими кадрами: «Ба, Семен Семеныч!» — (хоть и растерянно и хрипло, а все же облеклось удачно: в бодрое, с глумливой интонацией, восклицание; молодец; и кошелку свою до дрожи сжал в руке). «Так точно, Герман Алексеевич… садитесь!» — «Вы меня похитить, что ли? Ха-ха-ха! Окститесь, Семен Семеныч, увозом только невест берут!» — «Нет, нет… не похитить. Все по закону». — «Бросьте, нет такого закона, чтобы людей на улицах хватать!..»
Фыркнув и скривившись в ответ на последнее заявление, Семен Семеныч извлек из кармана плаща и махнул перед физиономией каким-то листом; фонарь светил кое-как, но, кажется, и блямба печати на том листе мелькнула; впрочем, бумажка бумажкой, а из «Волги» тем временем выбрались два орла, один другого быковатей. Затравленно оглянувшись, Бронников понял, что сейчас будут совать силком; силы неравны, не отбиться; взывать о помощи на краю пустого темного парка, где только ветер потряхивает верхушками деревьев, тоже никакого смысла: если кто и отзовется, так его комитетской ксивой шуганут, улепетнет как миленький…
Независимо пожал плечами, полез в машину.
После этого высвободилось время подумать, и сразу обожгло: Юрец! Юрец сдал! Ах, сволочь!.. Как же так?!
Значит, как только договорились, он тут же им?.. Уточнил в последней фразе: «Как обычно?» Разумеется, как обычно… как обычно: это у метро «Динамо», в длинном сквере вдоль проспекта…
И с чем Бронников пойдет — тоже, значит, сказал?.. Так, мол, и так,
Минуточку, минуточку… это что же: выходит, что и в прошлой его беде Юрец виноват?.. Ведь думал тогда, думал: кто кусок рукописи в журнал отдал?.. кто потом подсказал «конторе», что Бронников за бугром рассказ напечатал — да не просто рассказ, а про раскулачивание и ссылку!.. И не додумал. А теперь вот что: Юрец.
Ну как же так!.. Как же так!..
И еще одна мысль, вперебив гадкой первой: надо Кире позвонить, ведь сказал, что всего лишь прогуляется до «Динамо», еще и с собой звал: не хочешь ли перед сном за компанию?.. а теперь что?..
Вот же гад!.. Но он просчитался. Не с тем подставил.
Горькая слюна, набежавшая под язык, самопроизвольно сглотнулась. Неожиданно громко.
— Вы сами отказались к нам, — произнес Семен Семеныч, не оборачиваясь; судя по голосу, усмехался. — Слышите? Предпочли к себе позвать…
— Вот спасибо, что разъяснили, — буркнул Бронников.
Плотные тела сидевших на заднем сиденье справа и слева от него заметно грели… полнокровные ребята. От левого маленько парфюмерило.
Не дождавшись продолжения, Семен Семеныч неопределенно хмыкнул и встряхнул головой.
Больше не говорили.
Что-то маячило на краю сознания… никак не вспомнить. Ах, ну конечно!
Машина вырулила на Ленинградский проспект, споро пронеслась мимо Белорусского вокзала, погнала к Садовому…
Явился, да. Сволочь такая… «Дрожишь ты, Дон Гуан». Он не дрожит, нет. Даже странно… Впрочем, что странного? Первая — колом, вторая — соколом… Третья легкой пташечкой. Пожатье каменной десницы… Почему кошелку, гады, сразу не посмотрели? И без того знают, что в ней?.. Ну конечно. Как не знать, если Юрец, предатель, сказал. Так, мол, и так, товарищи. А в кошелке у него то-то и то-то… Какие сомнения могут быть?.. Юрий Колчин доложил. За это, глядишь, прощеньице… ему прощеньице ой как не повредит… провокатор!
Свернули в Благовещенский, пошли петлять переулками, пробираясь куда-то к Никитским.
Но как же так?!
Лицо Юрца выплыло из того быстрого чередования тьмы и света, какое всегда сопровождает езду по вечернему городу. Знакомым жестом поправил очки, взглянул серьезно… а вот и усмехнулся ободряюще.
