более неотвязным становилось воспоминание о вчерашней встрече, о дикой ненависти Беатриче, о ее страстной угрозе. В душе Эллы все сильнее становилось предчувствие, что здесь было настоящее преступление, а не простой случай или несчастье.
К дому примчался экипаж и остановился у подъезда. Элла, вздрагивавшая при малейшем шуме, бросилась к окну, ожидая получить известие о сыне, и увидела, как из экипажа выскочил ее муж и бросился к дому. Через минуту он уже стоял перед ней.
— Рейнгольд, где наше дитя?
Это был крик отчаяния, смертельного страха, но в нем звучал и упрек, от которого он почувствовал себя совершенно уничтоженным. От него требовали ребенка, как будто он был виноват в том, что мать лишилась его.
— Где наше дитя? — повторила Элеонора, тщетно стараясь прочесть ответ на лице мужа.
— В руках Беатриче, — твердо сказал Рейнгольд. — Я опоздал, не успел отнять его, она уже бежала со своей добычей, но по крайней мере я напал на след. Джанелли выдал мне ее, негодяй все знал, если не был сообщником, но он видел, что я убил бы его, если бы он не указал мне дороги, по которой она уехала с ребенком. Она бежала в горы, по направлению к А. Нельзя терять ни минуты. Я только хотел сказать тебе это, Элла! Прощай!
Эрлау, с ужасом слушавший рассказ Рейнгольда, приступил было к нему с вопросами и советами, но Элла не дала ему выговорить ни слова. Как ни ужасны были сообщенные ей сведения, они придали ей мужества.
— Рейнгольд, возьми меня с собой! — решительно сказала она.
Он сделал отрицательный жест.
— Невозможно, Элеонора! Ведь это будет погоня на жизнь или смерть, и если я достигну цели, то, может быть, и борьба не на жизнь, а на смерть. Тебе там не место, я один должен бороться. Или я возвращу тебе сына, или ты меня больше никогда не увидишь. Будь спокойна! Ведь возможность спасения в руках отца.
— А мать тем временем должна в отчаянии томиться здесь? — страстно воскликнула молодая женщина. — Возьми меня с собой! Ты не знаешь, как я сильна, когда надо действовать, тебе нечего бояться слез и обмороков; я все могу перенести, кроме неизвестности и бездействия, все лучше тревожного ожидания известий, которые могут долго не приходить. Я еду с тобой!
— Ради Бога, Элеонора! — с ужасом воскликнул Эрлау. — Что за идея! Это может кончиться гибелью!
Рейнгольд несколько мгновений молча смотрел на жену, как будто желая убедиться, насколько достанет у нее сил, затем быстро спросил:
— Можешь ты быть готова через десять минут? Карета ждет внизу.
— Даже гораздо раньше!
И Элеонора исчезла в соседней комнате. Консул еще раз прибегнул к просьбам, увещаниям, уговорам, но Рейнгольд резко остановил его.
— Предоставьте ей свободу действий, как делаю я, — энергично заговорил он. — Теперь не время для хладнокровных рассуждений. Я не вижу здесь моего брата, а разыскивать его мне некогда. Расскажите ему, что случилось, что я открыл. Пусть он немедленно примет необходимые меры для обеспечения нам помощи в случае нужды, а затем следует за нами. Мы едем прямо в А. Там Гуго может получить о нас дальнейшие известия.
Не дожидаясь ответа, он повернулся к двери, на пороге которой уже стояла Элла в шляпе и дорожном плаще. С коротким, горячим прощальным поцелуем она порывисто бросилась на грудь своему приемному отцу, протест которого был оставлен без внимания, потом последовала за Рейнгольдом. Из окна Эрлау видел, как он помог ей сесть в экипаж и сам поместился рядом с ней; дверца захлопнулась, карета помчалась.
Всего этого не могли вынести еще не окрепшие нервы старика, особенно после тревог и волнений последних часов: он почти без чувств упал в кресло.
Минут через десять вернулся Гуго, от слуг он услышал о неожиданном появлении брата и о таком же неожиданном его отъезде с Эллой. Торопливые расспросы капитана заставили Эрлау прийти в себя. Старик не мог опомниться от решения Эллы, а тем более от своеволия Рейнгольда, взявшего ее с собой без дальнейших разговоров. Его приезд, объяснения, отъезд — все пронеслось с быстротой вихря и походило на настоящее похищение. Что будет с молодой женщиной во время путешествия? Консул приходил в отчаяние при мысли о всевозможных случайностях, ожидавших его любимицу.
Гуго молча выслушал Эрлау и не высказывал ни особенного удивления, ни страха. Казалось, он предвидел что-то в этом роде, и когда старик окончил свой рассказ, мягко взял его за руку.
— Успокойтесь, господин консул! — сказал он спокойно, хотя голос его слегка дрожал. — Родители напали теперь на след своего ребенка и найдут, вероятно, и его, и… самих себя.
Глава 21
По крутым изгибам горной дороги, ведущей в А., ехала карета. Несмотря на то, что ее тянула четверка сильных лошадей, и на энергичные понукания кучера, она довольно медленно продвигалась вперед, так как это была самая тяжелая часть пути. Ехавшие в карете мужчина и дама, выйдя из экипажа и пройдя пешком по тропинке, сокращавшей путь почти наполовину, успели уже достигнуть перевала, пока карета добралась только до половины подъема.
— Отдохни, Элла! — проговорил мужчина, усаживая даму в тени утеса. — Подъем был тебе не под силу. И для чего ты настояла на том, чтобы выйти из экипажа?
Молодая женщина пристальным, безутешным взглядом смотрела на дорогу, спускавшуюся в долину по ту сторону перевала.
— Мы все-таки хоть на четверть часа раньше добрались до вершины, — устало произнесла она. — Мне хотелось поскорей увидеть всю дорогу и посмотреть, не видно ли на ней той кареты.
Взглянув в ту же сторону, Рейнгольд увидел только двух мужчин, по виду горцев, бодро шагавших в гору и то исчезавших за поворотами дороги, то снова появлявшихся.
— Мы еще не могли догнать их, — успокоительно проговорил он, — хотя со вчерашнего дня буквально летим стрелой. Но мы, во всяком случае, можем быть уверены, что едем по верному следу: везде по нашему пути все видели Беатриче и с ней ребенка. Мы непременно скоро нагоним ее.
— Но что будет дальше? — беззвучно произнесла Элла. — Ведь беззащитный мальчик всецело в ее руках, и одному Богу известно, какие у нее планы.
Рейнгольд покачал головой.
— Какие планы? Беатриче никогда не поступает по заранее обдуманному плану или по расчету и решается на что-нибудь всегда под впечатлением минуты. Ее осенила мысль о мщении, и она с быстротой молнии привела ее в исполнение и с быстротой молнии скрылась со своей добычей. Куда? Зачем? Вероятно, она и сама не отдает себе отчета, да и не задает себе подобных вопросов. Она хотела поразить в самое сердце и тебя, и меня, это ей удалось, а больше ей ничего и не надо.
Он говорил с глубокой горечью, но твердо и решительно.
Они стояли совершенно одни на вершине горного перевала. Экипаж оставался еще далеко внизу и в эту минуту как раз скрылся за последним поворотом дороги. Горы здесь были дикими, суровыми: повсюду отвесно поднимались голые скалы, то образуя массивные группы, то зияя мрачными ущельями. В расщелинах, среди бурых камней, росли только кусты алоэ, да кое-где чахлая смоковница бросала свою жидкую тень. По другую сторону долины, на головокружительной высоте, к горе прилепилось какое-то строение, не то замок, не то монастырь, такое же серое, как окружающие его скалы, так что издали трудно было их различить. Несколько ниже, у самого края пропасти, приютился маленький горный городок, как будто составляющий часть скалы, на которой он располагался; заброшенный и запустелый вид городка вполне гармонировал с окружающим его пейзажем. Далеко внизу извивалась широкая и быстрая речка, занимавшая почти всю ширину долины и оставлявшая для проезда только узкую полоску каменистой земли.
