Она толкнула меня локтем и я увидел, что обе ее руки были заняты.
- Милый огонек, - сказала она, - подтяни его ко мне. Она кивнула на лунный луч, который пронзал деревья над нами и касался земли рядом со мной.
Ее голос нес знакомый, тонкий тон команды и я не размышляя схватил лунный луч, как будто висящую лозу.
На секунду я почувствовал у своих пальцев нечто холодное и эфемерное.
Пораженный, я замер и вдруг это оказался снова обычный лунный луч.
Я несколько раз безрезультатно провел сквозь него рукой.
Улыбаясь, Фелуриан протянула руку и взялась за него, как будто это была самая обычная вещь в мире.
Она коснулась моей щеки свободной рукой и вернула свое внимание на колени, где работала нитями лунного света в складках тени.
Глава 104
Ктаэ.
После того, как Фелуриан дала мне понять, что у меня есть способности, я принял более активное участие в создании моего шаеда.
Фелуриан казалась довольной моими успехами, но я был разочарован.
Здесь не нужно было следовать определенным правилам, не было фактов, чтобы их запоминать.
Из-за этого моя находчивость и актерская память были малопригодны для меня и мои успехи казались ужасающе медленными.
В конце концов я смог прикоснуться своего шаеда, не боясь повредить его и смог изменять его форму по собственному желанию.
После некоторой практики я смог превратить его из короткого плаща в траурный плащ с полным капюшоном или нечто среднее.
Тем не менее, было бы несправедливым для меня претендовать хотя бы на волос участия в его создании.
Фелуриан была той, кем собирались тени, ткался он с помощью луны, огня и дневного света.
Моим основным вкладом было предложение, что он должен иметь множество мелких карманов.
После того, как мы взяли шаед в дневной свет, я подумал, что наша работа закончена.
Мои подозрения, казалось, подтвердились, когда мы продолжительное время плавали, пели и другим образом наслаждались обществом друг друга.
Но Фелуриан избегала темы шаеда каждый раз, когда я поднимал ее.
Я не возражал, так как ее увертки на эту тему всегда были восхитительными.
Из-за этого у меня сложилось впечатление, что какая-то его часть осталась не завершенной.
Однажды мы проснулись в объятиях и возможно, потратили час на поцелуи, чтобы пробудить наши аппетиты, а затем напасть на завтрак из фруктов и мелких белых хлебцев с медовыми сотами и маслинами.
Затем Фелуриан стала серьезной и попросила у меня кусок железа.
Ее просьба меня удивила.
Некоторое время назад я вздумал возобновить некоторые из мирских привычек.
Используя поверхность бассейна, как зеркало, я использовал свою небольшую бритву, чтобы побриться.
Поначалу Фелуриан казалась довольна моими гладкими щеками и подбородком, но когда я двинулся, чтобы поцеловать ее, она оттолкнула меня на расстояние вытянутой реки, фыркая, чтобы прочистить нос.
Она сказала мне, что я пахну железом и отправила меня в лес, сказав мне не возвращаться, пока от моего лица несет горькой вонью.
Поэтому с немалой долей любопытства я откопал кусок сломанной железной пряжки от моей дорожной сумки.
Я нервно протянул его к ней.
Как будто рука ребенка держала острый нож.
- Зачем тебе это нужно? - Спросил я, стараясь казаться равнодушным.
Фелуриан ничего не сказала.
Она крепко держала его между большим и указательным пальцами, как будто это была змея, пытающаяся выкрутиться и укусить ее.
Рот образовал тонкую линию, а глаза стали ярче вместо их обычного сумрачно-фиолетового цвета до глубокого водянисто-голубого.
- Могу ли я помочь? - спросил я.
Она рассмеялась.
Не светлым, звонким смехом, который я так часто слышал, а диким и жестоким смехом.
- Ты хочешь помочь по-настоящему? - спросила она.
Рука с осколком железа слегка дрожала.
Я кивнул, немного испугавшись.
- Тогда иди. - Ее глаза все еще были измененными, осветленными до голубоватой белизны.
- Мне не нудны сейчас ни пламя ни песни и ни вопросы. - Когда я не двинулся, она сделала прогоняющее движение.
- Иди в лес.
Не блуждай далеко, но не беспокой меня в течении времени, необходимого, чтобы четыре раза заняться любовью. Ее голос изменился совсем чуть-чуть.
Все еще мягкий он становился хрупким, что встревожило меня.
Я собирался протестовать, когда она страшно взглянула на меня, заставив меня бездумно бежать за деревья.
Я бесцельно бродил некоторое время, пытаясь восстановить свое самообладание.
Это было сложно, как будто я был карапузом, прогнанным с использованием серьезной магии, как мать отгоняет надоедливого ребенка от кухонного очага.
Однако я знал, что мне не будут рады, если я вернусь обратно на поляну.
Так что я повернулся лицом на Свет и отправился исследовать.
Я не могу сказать, почему я так далеко бродил в этот день.
Фелуриан предупредила меня, чтобы я был рядом и я знал, что это был хороший совет.
Любая из сотен историй моего детства рассказывали мне об опасности путешествий в Фаэ.
Даже если их отбросить, то историй, рассказанных Фелуриан, должно было быть достаточно, чтобы удерживать меня в безопасности ее сумрачной рощи.
Мое природное любопытство должно было взять на себя часть вины, я полагаю.
Но большинство ее принадлежало моей уязвленной гордости.
Гордость и глупость, они идут рядом рука об руку, тесно сцепившиеся друг с другом.
Я шел больше часа, когда небо надо мной прояснилось в дневном свете.
Я нашел нечто вроде тропы, но не видел никого живого по сторонам, кроме случайных бабочек и прыгающих белок.
С каждым сделанным шагом мое настроение балансировало между скукой и тревогой.
В конце концов я был в Фаэ.
Я должен был видеть дивные вещи.
Стеклянные замки.
Горящие фонтаны.
Кровожадный троу.
Босой старик, желающий дать мне совет...
