Да это же усеченный Чехов: «В человеке всё должно быть прекрасно: и мысли, и лицо, и одежда».
Не забыты и старшие современники. Пастернак писал о море:
А Дементьев хочет сказать нечто подобное о небе, но вот что получилось:
Во-первых, странная мысль — повторить небо. А зачем? Одного мало? Но если всё-таки неизвестным способом изготовить второе небо, допустим, из крашенной жести, то где его поместить? Куда девать? Что с ним делать? Конечно, в известном смысле что-то и повторимо. Так, Дементьев дублирует Ваншенкина, который еще в 1956 году утверждал: «Всё опять повторится сначала». Но он имел в виду далеко не всё, а — женитьбу, детей, внуков, у которых тоже могут быть дети, внуки и т. д… А попробуй повторить хотя бы вчерашний день. Разумеется, как и вчера ты можешь проснуться, сделать зарядку, принять душ, позавтракать… Но как повторить, скажем, матч наших футболистов с голландскими, выигранный со счётом 3:1? Правильней сказал классик:
Но и это правильно лишь в высшем философском смысле и только отчасти, ибо кое-что новое появляется постоянно, например, — одна за одной сорок книг Андрея Дементьева.
Шествуя по чужим тропинкам дальше, встречаем у Александра Прокофьева строки, ставшие замечательной песней:
А у Дементьева читаем:
Можно, конечно, можно. Однако не следует есть чужую краюху и жить за чужой счёт.
Ярослав Смеляков написал когда-то прекрасное стихотворение о женщинах, работающих лопатами у железнодорожного пути. И у Дементьева — о том же самом. И что же? Гвоздит прораба, который «здесь вроде витязя», да какое-то неведомое безымянное начальство. Смеляков же не ищет виноватых где- то:
В первом случае — профессиональная привычка комсомольского вождя к обличительным речам, навык прятаться за чужую спину, во втором — честная поэзия личной ответственности на родной земле за всё.
Обилие таких «перекличек» и заимствований делают Дементьева похожим на торговца осетриной второй свежести.
Но поэт занимается не только этим. Он ещё страшно любит ходить в гости к знаменитым собратьям. Как Чичиков. Как Винни Пух с Пятачком. Помните?
И вот —
Потом заваливается к Пушкину, Лермонтову, Толстому…И так вплоть до Мандельштама. Ну как только не страшно! Даже если ограничился бы визитом только к Осипу Эмильевичу. Ведь тот наверняка сказал бы:
— Андрей Дмитриевич, вы написали:
— Что вы имеете в виду? Назовите хоть одно слово, на которое я повлиял. И что с ним стало? Голубчик, совсем не то: я пытался влиять не на слова, а на людей — словами.
А вы ещё пишете, будто при этом я хотел,
