который расплачивался, приотстал от процессии — и к нам. «Не шути, парень, — говорит он, — это тебе может горем обернуться». И снова догоняет своих, а что их догонять, если они еле плетутся, словно груз непосильный тянут. А Яшка все не унимается, но говорит уже тише. А мужик снова услышал, хотя не должон был на таком расстоянии, и пальцем Яшке погрозил. Попа мужики с собой не привезли, сами постояли у гроба, о чем-то между собой переговорили и делают знак нам — мол, теперь ваша работа.
Мы крышку заколотили гвоздями и потихоньку гроб в яму опустили. А вот как стали веревку выбирать наверх, тут Яшка на гроб и свалился, руку зашиб, да и морду расквасил до крови. Лежит Яшка на гробу старухи, воет от боли, а тот, с нехорошим глазом, вроде как не видит его и грудочки земли вниз бросает. Мне помогли вытащить Яшку из ямы, отправили его в больницу. Одному мне пришлось яму закапывать. Вечером Яшка пришел злой, как черт, рука в гипсе — сломал ее. Я его упрекнул, мол, будешь знать, как над покойником зубоскалить. А он все ругается. Утром нашел его возле могилы, под столом, на который гроб ставили: сидит, волосы седые, руки трясутся, как у старика. Ничего не стал мне рассказывать, заявил только, что старуха — ведьма! Ушел с кладбища и даже носа сюда не показывает. Сонька, его подружка, также сгинула; видно, большой страх он увидел ночью. И чего ему ночью по кладбищу надо было шататься?
— Вторая серия «Вия», — прокомментировала я рассказ. Наверное, старичок решил развлечься и страшилками нас попугать.
— Хотите, верьте, а хотите — нет, — развел руками мужичок. — Идемте, сведу вас к могиле.
После горячего чая в моем легком одеянии было легче переносить пронизывающий ветер, но насморк я все же заработала. Повел гробокопатель нас между могилками, вижу, все старые, пятидесятые годы на табличках. В основном ветхие, с поржавевшими крестами и звездочками, но были и каменные, и из крошки.
На могиле Ларисы Сигизмундовны стоял новенький металлический крест, венчающий холмик насыпанной земли в форме параллелепипеда, прикрытый тремя венками из неживых цветов. На двух я прочитала одинаковые странные надписи: «Спи спокойно и не тревожь», но без подписей. Последнее слово казалось довольно зловещим. А на третьем надпись была другой: «От друга юности — на вечную память», — и тоже без подписи.
Сколько же другу юности сейчас лет? Не меньше, чем Ларисе Сигизмундовне, выходит, больше ста! Никогда она не упоминала о таком друге, наоборот, говорила, что из прошлого времени на этом свете никого не осталось, ни близких, ни знакомых.
— Не было этого венка, недавно кто-то принес, — встрепенулся Тимофей и показал на третий венок. — После похорон венки на могилу не кладут — не по-христиански это. — Он еле удержался, чтобы в сердцах не сплюнуть, но затем, видно, вспомнил о судьбе Яшки и испуганно забегал глазами по сторонам.
К кресту была прикреплена табличка с датами рождения и смерти Петраковой Ларисы Сигизмундовны, на табличке виднелся белый след от птичьего помета.
— Надо бы крест протереть, но вот чем? — неизвестно к кому обращаясь, произнесла я.
— Один момент! — загорелся Тимофей.
Он прошелся вдоль ряда могил и вскоре вернулся с тряпкой. С брезгливостью я взяла неизвестно откуда взявшуюся тряпку и, наклонившись, чтобы не наступить на могилу, стала протирать табличку. Протерев ее, я с ужасом увидела, что на табличке вместо данных Ларисы Сигизмундовны написаны моя фамилия, год рождения и год смерти — нынешний! У меня перед глазами все поплыло, и сознание меня покинуло.
Я пришла в себя на руках у Егора, встревоженно смотревшего на меня, а перед моим лицом пытался махать тряпкой Тимофей.
— Вы что делаете?! — закричала я и оттолкнула его руки с грязной тряпкой.
— Очухалась! — обрадовался Тимофей.
— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спросил Егор. — Что с тобой случилось?
— Такое часто бывает, когда баба беременная, — с видом знатока пояснил Тимофей.
Я почувствовала, как дрогнули у Егора руки, будто я внезапно набрала вес. Слова Тимофея подействовали на меня лучше нашатыря — этого только не хватало! В голове сразу прояснилось.
— Не порите глупостей! — осадила я гробокопателя.
Мне было приятно и уютно на руках у Егора, я ощущала тепло его тела, блаженствовала от безумного запаха его одеколона, однако попросила опустить меня на землю.
— Хорошо, — без особой охоты согласился он. — Иванна, с тобой такое уже бывало? — Видно, слова гробокопателя засели у него в голове.
— Никогда ничего подобного не было! Лучше прочитай, что там написано, — я, не глядя, ткнула пальцем в злополучную табличку.
— Петрякова Лариса Сигизмундовна, — прочитал Егор, удивленно поглядывая на меня.
Я посмотрела на табличку — и в самом деле, моих данных там не было. Меня немного отпустило.
— Ладно, хватит. — Я махнула рукой и поежилась. — Мне холодно, идемте отсюда. — Я быстрым шагом направилась к выходу, не имея желания разговаривать. «Что это было со мной?»
— Ты чего-то недоговариваешь, Иванна… Мне кажется, что у тебя какие-то неприятности. Ты хорохоришься, храбришься, но я вижу: что-то давит на тебя, — сказал Егор, когда мы оказались в машине. — Расскажи, что тебя беспокоит, может, я смогу чем-то помочь.
— Тебе показалось, у меня все классно! — возразила я, заведя двигатель.
— Может, я сяду за руль? Ты до сих пор бледная, еще не отошла от обморока.
— Пустяки. Белая, потому что замерзла.
— Мне кажется, у могилы тебя что-то очень испугало. Но что?
— Ничего, просто так вышло.
— Странная эта поездка, ты на кладбище словно что-то искала, и то, что нашла, смертельно тебя испугало.
— Не выдумывай того, чего не может быть. Просто я почувствовала себя свиньей: Лариса Сигизмундовна мне квартиру завещала, а я только сегодня удосужилась прийти на могилу, и то без цветов. И если бы не ты…
— Ты бы и без меня здесь нашла цветы, — сказал Егор. — Мне больно из-за того, что ты не хочешь поделиться своими проблемами.
— Делятся радостью, а проблемами — как-то неэтично. Я тебе очень благодарна, что ты поехал со мной на кладбище и здорово помог.
— Иванна, я много думал о наших отношениях, и мне хотелось бы…
— О, ч-черт!
Обгоняющая меня справа «ауди» вдруг резко вильнула влево и подрезала меня. Я вывернула руль, чтобы избежать столкновения, и задела едущий слева «форд». Визг тормозов, удар и вмятина на заднем крыле чужой машины. Моя пострадала меньше, но краска на переднем крыле ободралась до металла. Это было мое первое ДТП, и я впала в шоковое состояние, так что всем занимался Егор. Происходящее помню смутно: гаишники, протокол, изъятие у меня водительского удостоверения, представитель страховой компании… Когда все закончилось, я уже не возражала, чтобы Егор сел за руль моей машины и отвез меня домой.
По дороге Егор меня успокаивал: ничего страшного, машина застрахована по-максимуму, так что я влечу лишь на франшизу, а что касается покраски, то он все устроит наилучшим образом. Он сказал, что даже опытный водитель не смог бы избежать аварии в той ситуации, жаль только, что мы не запомнили номер подрезавшей меня «ауди». А у меня в голове засела одна неотступная мысль: «Это все соль! Не надо было ее выбрасывать в мусорник, а сделать, как советовала Марта». Егора я к себе не пригласила — хотелось побыть одной.
Дома я приняла горячую ванну, подействовавшую на меня успокаивающе, — исчезло состояние ступора, в которое я впала после аварии, и все уже не казалось таким мрачным.
Утешало одно: Егору я небезразлична, иначе с чего бы это он столько времени на меня потратил и оказывал всяческую поддержку? Если раньше он вел себя как падишах, из милости допустивший бедную невольницу к себе, и благосклонно позволял мне совершать любовный танец вокруг него, то теперь горел
