— Слабо затянул, — пытается просунуть палец между бляшкой и животом.
— Да, вроде нормально, — вспыхиваю я.
— Дай сюда! — снимает мой ремень, меряет по своей голове, протягивает вновь.
Пытаюсь застегнуть. Нет, всё ж это очень круто. Раздражение захлёстывает душу, расслабляю ремень так, что он брякнул ниже пояса.
— Ну, ты и хам, — тянет Мурсал Асварович, — а ну, пошли в бытовку!
Заходим. Он становится в боксёрскую стойку. Не шевелюсь, смотрю прямо в глаза. Он взрывается, профессионально бьёт в голову, но я быстро ухожу и рефлекторно наношу удар ногой в шею. Мурсал Асварович, растопырив руки, летит в угол каптёрки, своим телом разбивает толстое зеркало два на метр и, окровавленный падает в осколки. Дверь моментально распахивается, на пороге возвышается прапорщик Бондар.
Каптёр пытается встать, лицо всё посечено, кровищи как с порося, неожиданно он выкрикивает:- Товарищ прапорщик, всё нормально! Завтра, такое же зеркало достану!
Ничего не меняется в лице прапорщика Бондара, закрывает дверь, уходит. Помогаю каптёру встать.
— Ну, ты даёшь! — утираясь полотенцем, говорит Мурсал Асварович. — Где вот мне теперь, зеркало искать?!
— Извини, — искренне раскаиваюсь я.
— Ладно, забыли. Где так драться научился?
— В Севастополе.
— Как-нибудь побоксируем, вечерком. Ты не против?
— Почему нет? С удовольствием.
— Тогда держи 'краба'! — протягивает толстую ладонь.
Как-то, с этого момента, служба пошла легче. Сержанты стараются меня не напрягать. По вечерам, с Мурсал Асваровичем устраиваем ринг. Учу его каратэ, но и из бокса беру многое. Вскоре у меня вырисовывается непонятный стиль. Удары ногами как в каратэ, а руками — из бокса.
Пару месяцев как корова слизала. Присяга. Стою на плацу, волнуясь, зачитываю текст. Вот, я полноправный солдат! Нас поздравляет генерал Щитов. Из строя смотрю в его волевое лицо, чувствую, он выделяет меня из толпы. Словно электрический разряд шваркнул в небесах, когда мы схлестнулись взглядами, я, 'зелёный' солдат и опытный генерал. Мне даже показалось, запахло озоном.
Присягу приняли, скоро нам дадут оружие, первые стрельбы. Сидим в курилке, я не курю, но, со всеми, иногда сплёвываю в таз с водой. Рядом Осман и Ли, они тоже не курящие, но от коллектива не откалываются. Хотя, наверное, для лёгких не очень правильно.
Ли, посмеивается своей загадочной корейской улыбкой, Осман невозмутим как высокие горы. Как-то незаметно мы стали друзьями. А укрепилась дружба, когда послали нас, как-то, в наряд по кухне. Нашей обязанностью являлась, уборка помещений. Сообща делаем всё быстро, чистота, порядок, наслаждаемся покоем. Неожиданно ко мне подлетает таджик, явно старослужащий, и тычет мыльницей.
— Что это, зачем? — не понимаю я.
— Она меня не понимает, — взъярился тот, — унитаз забился, иди, вычёрпывай!
— Извини, приятель, это не в наших обязанностях, — усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал тому так, что ещё долго наблюдал, как он летит в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя минуты, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти 'инструменты' используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Осман, хватает длинную скамью и, как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех и, не дав им опомниться, Осман и Ли, прыгают в эту кучу малу, и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но, не могу прорваться, обречённо опускаю руки, жду, когда тех проучат.
На следующий день, как всегда, старший сержант Селехов, ведёт нас на завтрак. Садимся. Он большой и великий, развалился за столом, кашу отодвигает, лениво намазывает на хлеб масло, нехотя кусает, и выкидывает бутерброд в тарелку. Этим, он всем показывает, что стоит выше всех. Мы же, как голодные щенки, лихорадочно поедаем кашу, давимся хлебом. Успеть бы наестся! В любой момент старший сержант Селихов может встать и гаркнуть:- Рота строится!
Кто не успел доесть, тот останется голодным. Вот, он заелозил задом, вскоре встанет, мы быстрее задвигали челюстями. Неожиданно дверца в хлеборезке открывается, высовывается уже знакомый мне таджик, видит нас, через мгновенье появляется в открытой двери, в руках поднос, забитый дымящимся мясом, идёт к нам и, кладёт напротив, улыбается, кланяется, уходит. Старшего сержанта Селихова разбивает паралич, едва не падает со скамейки. За годы его службы еще ни разу не было, чтоб старослужащие лебезили перед 'духами'. Вот как, оказывается, отлупили, и, они признали в нас своих хозяев! Такой менталитет! Нам не понять загадочной среднеазиатской души.
Вообще, быть молодым солдатом, в Советской Армии, не просто. Но одно для себя понял, нельзя пресмыкаться, но и наглеть. В какой-то мере, мне повезло, я сочетаю в себе все эти качества. На прямую, меня стараются не трогать, и моих друзей, тоже. Конечно, бывают проблемы, но, гашу их быстро, без попрания достоинства человека. Помню, один 'дед', слегка распоясался и бил нас по ногам в строю, чтоб выше поднимали ноги. Ничего ему в этот вечер не сказал, но, ночью, бужу:- Вставай, — ласково тереблю его за плечо.
— Что такое? — в его голосе возникают испуганные нотки.
— Пойдём, в умывальник.
Он встаёт, безропотно, как-то обречённо идёт за мной, ноги безвольно шаркают по полу. Рота спит, никто не видит его позор. Завожу в умывальник, он опускает свой взгляд:- Был не прав, — тихо говорит. На этом инцидент был исчерпан. Он, больше никогда не бил молодых солдат по ногам.
Сержанты, правда, иногда отрываются на нас, но, грань не переступают, интуитивно понимают, что хоть я и молодой солдат, лучше остеречься лишний раз. Я не терплю несправедливости.
Безусловно, как все, хожу по нарядам, шуршу на полах, чтоб можно было ослепнуть от их сияния, часами маршируем на плацу и горланим песни. В общем, служба идёт, как идёт.
— Рядовой Панкратьев! — гудит прапорщик Бондар. Он появляется в курилке, полностью заслоняя дверной проём плечами, протягивает увольнительный, — Тебя вызывают в особый отдел. Бегом!
Холодок слегка скользит между лопатками. Особый отдел, для всех нас, нечто таинственное, чего следует остерегаться. Хотя, начальник Особого отдела, вроде, ко мне благосклонен.
Торопливо выхожу из курилки, в лоб в лоб сталкиваюсь с командиром роты. Капитан поглаживает усики, смотрит загадочно:- Значить интегралы знаешь, — почему-то вспоминает он.
— Товарищ капитан, меня вызывают в Особый отдел, — чеканю я.
— Дуй, Кирилл Сергеевич, — неожиданно говорит он и помигивает.
Я буквально шалею от его слов, замираю, словно в столбняке.
— Давай, Стрельников, поторопись, — откровенно улыбается капитан.
Всё же выяснили! Ликую я. Бегу, сияю как ёлочная игрушка. Уже в гарнизоне едва не сшибаю патруль.
— Стоять, боец! — орёт офицер.
— Извините, товарищ лейтенант, я вас не заметил, — растерялся я.
— Увольнительный! — рычит тот. Его лицо покрывается пятнами, замечаю, мы с ним совсем ровесники. Наверное, недавно закончил училище.
Протягиваю. Он, не глядя в него, суёт в карман:- Следуйте за нами, рядовой.
— Простите, но меня вызывают в Особый отдел, — тревожусь я.
— Сказки рассказывай байбаскам, — не верит лейтенант, — посидишь на губе, может, прыти поубавится.
— Зря ты так, товарищ лейтенант, — огорчаюсь я.
— Не тыкай! Иди вперёд, боец! — сердится молодой офицер. Приказывает патрульным, чтоб меня схватили под руки. Не упираюсь, но меня волокут достаточно грубо.
Гауптвахта находится на отшибе. Заведение мрачное, там свои порядки, побывавшие в нём, иной раз
