Эту фразу 'все хотят жить' я слышал в разных вариантах. У большинства людей, кроме зарплаты, имелись еще какие-то доходы. То, что проскальзывало в суждениях Сашеньки, было для меня новым. Она говорила о том, что в стране существует черный рынок, оборотный капитал которого превышает миллиарды рублей. Смею заметить, Саша охотно употребляла экономические термины, но придавала им свой особый смысл. Под оборотным капиталом она понимала не стоимость сырья, топлива и рабочей силы, а те средства, которые находятся в обороте. Оборотному капиталу она противопоставляла постоянный капитал, который означал чистую прибыль в своеобразный фонд 'нз'. Беседуя с Петровым, я понял, что эта же терминология употреблялась и Касторским. Его сбережения росли за счет разных источников, в том числе и за счет ювелирных работ. И Саша, и Касторский разрабатывали идеи, они стремились найти такую форму труда, при которой возникала бы возможность продавать идеи или же подключать 'рабсилу' для реализации собственных замыслов, способных приносить солидный доход и, таким образом, пополнять основной капитал.

— Деньги должны находиться в обороте. Это всем выгодно, — говорила Саша. Я не понимал этих слов. Но потом, когда уже следствие установило многие факты ее спекулятивных гешефтов, я понял, что вкладывалось в эти ее суждения.

Саша любила ездить. И повсюду присматривалась к тому, чем живут люди в данной местности. Если там, где она оказывалась, была дешевая шерсть и не было вязальных машин, она тут же устанавливала связь между большим количеством шерсти и отсутствием вязальных машин. Разрабатывала идею доставки вязальных машин в места, богатые шерстью, находила исполнителей и в скором времени доставляла партию машин потребителю, разумеется, по спекулятивным ценам. Саша умела предугадать, какую пользу принесет данный товарообмен. Поэтому машины обменивались не на деньги, а на шерсть или же изделия из шерсти: свитера, пуловеры, вязаные гарнитуры. Разумеется, я об этом до начала следствия ничего не знал. Саша со мной играла в романтическую особу, несколько разочарованную, но ищущую, возможно, собирающую материал для задуманного романа на детективной основе. Как выяснилось потом, гешефты, которые она проводила в жизнь, имели размах, поскольку втягивали десятки разных людей, способных выжать из каждой акции максимум дохода.

Саша отдавала себе отчет в том, что рядовая, серая, безликая, нетворческая спекуляция — это удел недалеких людей. Однажды она увидела цыган, сбывавших партию мохеровых шарфов. Она прикинула, сколько они смогут иметь на одной сотне шарфов — в пределах одной тысячи. Нет! Этот вариант ее не устраивал. А сколько грязи, волокиты, риска.

Саша знала: существует рынок, доступный лишь меньшинству. На этом рынке царят иные нравы, иные отношения. Этот рынок не похож, собственно, на рынок. Антиквариат, бронза, серебро, золото, камни, живопись, скульптура — всё самой высокой пробы и даже по-своему духовно (по мнению Саши). Однажды ей удалось раздобыть несколько саком — украшения башкирских невест. Этот народный убор, украшенный 'чешуйчатыми' серебряными монетками, уральским гранатом, сердоликом и обработанным малахитом, отданный ювелирам на переливку и переработку (по эскизам Саши), дал баснословный доход. Камни и серебро соединялись современной вязью с таким изяществом, что нарочитая грубость камня в ажурной серебряной оправе обретала подлинную красоту.

Саша, столкнувшись однажды с Касторским, поняла, что в делах махинаций с драгоценностями требуется высший класс квалификации, высшая культура. Тут не просто спекуляция. Тут наука. Она стала читать специальную литературу. Училась у Касторского, поражаясь не столько его всезнанию, сколько какой-то особой трепетности, которая охватывала его, когда он рассказывал о свойствах той или иной ювелирной вещи. Вещь, о которой он повествовал, как бы на глазах оживала, сверкая, горя всеми гранями, обнаруживала свои непостижимые тайны, и Касторский, намекая на них, загадочно улыбался.

Валерьян Лукич, надо отдать должное, был великим тружеником.

В одной из многочисленных комнат особняка на улице Разина было несколько шкафов. И каждый оборудован просто фантастически. Откроешь дверцы — увидишь крохотный верстачок, выдвижную лампу, токарный станочек, разный инструмент. У этих шкафов нередко сутками просиживали опытные мастера- ювелиры — по договору (деньги в конце рабочего дня на бочку!) выполнялись сложнейшие заказы Касторского. Здесь шли работы по реставрации, здесь же изготавливались новые колье, серьги, перстни, браслеты. Трудно поверить, но Касторский платил в день от 30 до 100 баксов, сам следил за исполнением заказов, сам рассчитывался и сам сбывал украшения. Нередко добытая где-то старая вещь, купленная за две-три тысячи рублей, превращалась в сложнейшую ювелирную композицию (в несколько гарнитуров) на сумму в сто — двести тысяч долларов. Касторский любил свое дело. Создать, как он выражался, великое произведение искусства — браслет или колье, скажем, для этого мало быть художником, надо быть еще и чародеем, чтобы придать предмету волшебный блеск, способность обнаруживать свои природные свойства в движении, играть, переливаться всеми гранями, всеми оттенками цветов, вдобавок весь этот внешний блеск должен соотноситься с той цветовой гаммой, которую предпочитает будущий владелец, а все это требует величайшего мастерства.

Новая тайна

Долининские псы меня знали, а потому не залаяли. Два охранника резались в карты. Они кивнули мне, и я прошел в дом. Двери были раскрыты, я услышал знакомые голоса. Долинин был пьян, а потому не контролировал себя. Он почти орал:

— Всех к ногтю! Всех! Никого не пощажу. А это ты возьми. Пригодятся. — Я увидел, как стоявший ко мне спиной Петров взял пачку американских банкнот и торопливо сунул их в карман. Интуиция мне подсказала, что надо линять, и как можно быстрее. Я попятился, свернул налево, где был черный ход. Потом вспомнил, что меня все же видели охранники. В моей сумке зарисовки с физиономией Касторского. Я вытащил свои наброски и подошел к охранникам.

— Ну-ка, Андрюха, отгадай, кто это? — спросил я как ни в чем не бывало.

— Да Кащей это, чего уж тут гадать. Только боссу не показывай. Он его терпеть не может.

— А я как раз и принес ему показать наброски. Что он скажет. Без его разрешения не буду заканчивать работу…

— Это ты верно решил.

— У него кто-то там есть. Я подожду. — Я сел рядом. Охранники резались в очко, и я попросил карту. Я ударил по банку, хотя у меня была совсем паршивая карта — семерка бубей. К семерке пришел король, а затем десятка.

— Очко, — сказал я.

— Берешь половину банка, — сказал Андрей.

— С какой стати?

— А с такой, что ты не с самого начала играл.

— Но если бы я проиграл, я выложил бы весь банк?

— Отдай ему, не шуми! — сказал другой охранник.

— Да не отдам я ему… — заорал Андрей.

В это время в проеме дверей показался Петров.

В том, что он оказался в доме уважаемого Дениса Васильевича Долинина, не было ничего предосудительного. Мало ли какие дела были у Петрова с директором акционерного общества 'Рассвет'.

Петров махнул мне в знак приветствия рукой, показал на свою перевязанную другую руку и вышел со двора.

В этот вечер я разговорился с Долининым.

— Я обеспечил району три тысячи рабочих мест. Накормил район. У нас самое дешевое мясо и молоко. А против меня снова кто-то копает.

— Неужели Касторский?

— Да нет. У него свои проблемы. А меня, дружище, власть ненавидит. Коммунисты. Они думают, если придет Зюганов со своей камарильей к власти, что-нибудь изменится. Кто страну сейчас кормит?

Вы читаете Подозреваемый
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату