Предприниматель. Такие, как я, ты разумеешь это, художник?!
— Согласен с вами, — поспешил я поддакнуть, все время размышляя над тем, не заметил ли меня раньше в доме Долинин, когда вручал банкноты Петрову. Что бы это могло значить? Долинин против властей и против Касторского. А что, смута и есть война со всеми и против всех!
— Я пойду, — тихонько промолвил я, когда Долинин вроде бы как поутих.
— Сиди. Мне, дружище, и поговорить не с кем, — и вдруг совершенно трезвым голосом, точно проснувшись, спросил у меня Долинин: — Ну а что, этот чертов кулон нашли или нет?
— Не знаю. Что-то нашли, да говорят, подделка…
В это время охранник Андрей показался на пороге:
— Бахметьев к вам. Пусть войдет?
— Зови, — ответил Долинин, показывая мне на дверь, дескать, уходи, потом поговорим. С радостью я вылетел с долининского двора, едва не сбив с ног полковника ФСБ Семена Петровича Бахметьева.
Новый человеческий тип
Я размышлял: в стране сменился уклад. Мы чуть было не сдохли с голоду. Помню, как нас пугал бывший мэр Москвы Гавриил Попов: 'Запасайтесь продуктами. Стройте хранилища на балконах — делайте этакие вместительные ящики с отоплением и туда складывайте всякую снедь, в первую очередь картошку'. Моя мама тогда нанесла в дом всякой всячины: крупы, макарон, муки, а самое главное — штук сорок банок томатной пасты. Витамины. Будут хлеб и томаты — с голоду не умрем, рассуждала она. А потом, года через два, банки вздулись, склеились, и их пришлось выкинуть. Теперь страна завалена отборными продуктами. Челноки, мешочники, мелкие и крупные предприниматели на своих горбах ввезли в Россию баснословное количество продуктов, промышленных товаров, чего угодно. Власти негодовали, дескать, Россия — дешевый рынок. А что они, эти власти, могли предложить взамен. Томатную пасту пятилетней давности, прогорклую муку и гнилую картошку?! Как же быстро все переиначилось. Еще не так давно великий педагог Макаренко радовался тому, что в стране не найти ребенка, который бы мечтал о собственной лавочке.
Как-то мы с Костей разговорились на рынке с пареньком лет двенадцати:
— Что ты сам-то имеешь от торговли?
— Отец мне дает часть денег.
— И что ты собираешься на них приобрести?
— Мотоцикл.
— Ты не учишься?
— Бросил. Чтобы торговать и считать бабки мне моих классов достаточно.
Рынок не только меняет жизненную ориентацию и духовные ценности, но он еще изнутри корежит и преображает культуру, образование, все устройство семейного и общественного уклада. Вместе с рыночными отношениями входят в жизнь и волчьи законы, пойди разберись в них!
Вон на почве этих самых рыночных отношений подростки, не поделив доходы, едва не поубивали друг друга, а еще одного юнца поколотили в милиции так, что он едва добрался до своего дома. А у скольких детей отбирают заработанное! А как эксплуатируют их доверчивость! Какая злобность, какая зависть и трусость рождается в детях в жестоких схватках с нравами взрослых?! Сам видел, как перепугались, как изменились до неузнаваемости лица подростков, когда к ним направился милиционер. В одну секунду они свернули свои бархатки со значками и медалями и спрятались за угол.
— Чего вы испугались? — спросил я. — Разве у нас не свободный рынок?
— Ага, — шмыгнул носом один из них. — Про свободу только в газетах пишут, а на самом деле за нами охотятся, как за последними тварями.
— Кто?
— Во-первых, рэкет. А во-вторых, милиция. Мент всегда найдет повод, чтобы отобрать товар. У меня на прошлой неделе отобрали медали, которые я купил за полторы тыщи. А забрали за то, что я две медали продал иностранцам за немецкие марки.
— Ну и что?
— Нельзя, говорят, продавать за валюту.
— Но ведь взрослые своих матрешек продают и за валюту.
— Они отстегивают кому надо…
И потом один из них сказал фразу, над которой я долго думал:
— Вот стану на ноги, тогда создам свое что-нибудь.
— А как это 'на ноги'? Свой ларек?
Оказывается, 'стать на ноги' — это не только заработать первичный капитал, но еще и обезопасить себя, найти заступников, тех же рэкетиров, это значит иметь возможность проглотить всех мелких торговцев, создать свою торговую сеть, организацию, не точку какую-нибудь жалкую, а именно организацию: со скупщиками, экспедиторами, поставщиками, добытчиками и даже реставраторами, художниками, дизайнерами…
На прилавке золотятся мокрые красноперки.
— Двадцать рублей кучка, — говорит мальчик лет двенадцати.
— Сам ловил?
— Еще чего! Мое дело сбыть товар…
— Сколько тебе платят?
— Пятнадцать процентов.
— А почему бы тебе не продавать по пятнадцать рублей?
— А это все равно. Кому нужно, тот и за двадцать купит. А кому не надо, тот и за пятерку не возьмет.
В одной школе разговорился со старшеклассниками. Рассказал о торговцах значками и рыбками. Скривились: мелкота. Бизнес надо делать крупно. Например? Ну хотя бы партию кроссовок, компьютеров, видео. А где взять? В этом проблема.
Поговорил с другой группой. Намекнул на то, что надвигаются страшные времена: голод, экологические беды, может быть, гражданская война. Наткнулся на яростный отпор:
— Чепуха! Сейчас самое лучшее время. Еще никогда не было у людей столько свободы: куда хочешь — езжай, что хочешь делай, можешь вообще не работать…
— Но откуда деньги брать, чтобы жить?
— Разве это серьезная проблема?! Деньги лежат повсюду — их надо уметь взять. Надо учиться зарабатывать.
Я говорю Косте:
— Тебе нравятся их ответы?
— Сволочи! — отвечает со злостью Костя.
— А почему сволочи? Оттого, что правду говорят?! — это Шурик бросает.
— Заткнись, дурак, — обрывает его Костя.
В Косте живет чувство социалистического долга самого худшего толка. Я был таким, как он. Категоричным, злым, ненавидящим рынок, все возможные виды эксплуатации и принижения человеческой личности. А потом понял, правда, умом, а не сердцем, что злобность ничего, кроме разрушения и еще большей злобности, не несет. Недавно слушал одного американца. Он говорил, что капитализм — это жадность плюс конкуренция. Важно придать этим двум динамическим свойствам человеческий облик, то есть облагородить, сделать нравственными, что, по его мнению, собственно и произошло в Америке, где черта бедности — 1000 долларов в месяц на четверых. Я и сегодня с теми, кто таким, как Долинин и Касторский, готов вспороть животы. Ну вспорем! А с чем останемся? Долинин и Касторский вместе со своими командами работают по восемнадцать часов в сутки. Конечно, они хищники. Волки. И как тут не вспомнить песню Высоцкого про охоту на волков. Конкуренция?! Это тоже страшное явление. Долинин готов сожрать Касторского. И никто не защитит Касторского. Власти? Да они обрадуются, что такой богач рухнул без их
