Творчество Лесной Мавки

Кавказские стансы

I. Низами

 Здесь в пустыне ветренной и древней
 проходил, отринутый людьми,
 свойственником птицам и деревьям,
 царственным бродягой — Низами.
 И как русский сказочник, не каясь,
 созидал мечтою корабли,
 обещал любимой алый парус.
 Алый парус распускался — нар-гюли[1].
 Пусть века, что лепестки, слетели.
 Кто погибнет юным — вечно юн.
 Вечность помнит, как прекрасной Лейле
 роковую песнь сложил Меджнун[2].

II. Брат и сестра

 Милая Русь, баджи[3]!
 Были одной землей,
 жили одной судьбой.
 Не поддавайся лжи,
 не воздвигай межи.
 Россия, Господня дочь,
 Кавказ ли не Божий сын?
 Ты слышишь — не сотни верст,
 а лишь протянуть ладонь —
 от алых моих гранат
 до кровных твоих рябин,
 от гордых каспийских волн
 до золота русской ржи.
 О Русь, родства не предашь!
 Нам на двоих судьба.
 Верный Кавказ, кардаш[4],
 на языке своем,
 как горный поток, седом,
 молится за тебя.

* Твоя гитара не по росту, *

Булату

 Твоя гитара не по росту,
 как в лихолетье — отчий меч.
 Судьба певцов — за свет бороться,
 святое знамя уберечь.
 Что, разве грозное оружье
 напев отрадный и простой?
 Да — против власти равнодушья
 и дней, забитых суетой.
 Вот знак: дитя зовет со сцены
 к надежде, правде и добру!
 Как в старину в седле военном,
 едва подрос — в святом бою.

Танец Ревекки

Два солнца восходят на сером пляже:

одно из моря, другое из платья…

Литургию пульса танцуй, Ревекка.

В.О.

1

 Танцевала босая на кромке рассветного моря.
 Я скользила смеясь, чтоб ни крыльев, ни ран не заметил.
 Мы тогда были оба моложе на целое горе.
 Мы с тобой заблудились в чужих и надменных столетьях.
 Помнишь, хрупкий корабль напоролся на острые скалы.
 Да вот море смеялось и нас сохранило живыми.
 Чужеземная дева на кромке зари танцевала
 и безсмертный художник плясунье придумывал имя.
 Были счастливы двое, ни лютой судьбы не заметив,
 ни, что после крушенья кровили ладони и губы.
 Для Поэта плясала Ревекка на кромке безсмертья.
 И заря возносилась — любви первородное чудо.

2