сойдёт.
— Тимк, ты где ляжешь?
И проведший несколько месяцев под одним с сестрёнкой одеялом мальчишка замялся. Там, в шалаше, было одно, но тут, в апартаменте, оно же выглядело абсолютно иначе. Ну, как на пляже: в плавках и купальниках — вроде и не раздетые, а войди час спустя ненароком в комнату, где та же леди переодевается, и увидь кусочек голого плеча, не говоря об остальном — визгу не оберёшься. Только тут в роли юной леди джентльмен…
Поняв, что в который за сегодня раз леплю неловкое, я поспешил поправиться:
— Хочешь — ко мне лезь, здесь роту уложить можно…
Тим промолчал.
— Чего? Храпом моим теперь брезговать будешь?..
Никто не улыбнулся.
— Ну один укладывайся, а я вон на пол чего ни то брошу…
— Да нет уж, я лучше на чердак…
— Ну и тушу тогда, — предупредила Лёлька, которой страх как не терпелось разоблачиться и нырнуть под настоящее одеяло в пододеяльнике. И прикрутила фитилёк.
Стало отвратительно темно.
— Спокойной ночи, Тима! — она уже шуршала одеждой.
— Спокойной, — буркнул и я.
— Бай, усталые игрушки, — откликнулся он и побрёл к двери, и тут же из-за неё послышался скрип старенькой лестницы, а следом заныли и доски потолка.
Я сунулся за сигаретой: опаньки — пуста пачка. Вышло курево. Причём последнее. Вовремя, ничего не скажешь. Но на свежий воздух всё-таки двинул.
Ночной зефир струил, чего полагалось, и оказался не просто свеж — изрядно прохладен. Не то в сравнении со вчерашним, не то уже просто на контрасте.
Звёзд не наблюдалось. Луны тоже.
Интересно, как там Дед? Зябнет, поди. Дойти проведать, нешто? — заботливо подумал я и никуда не пошёл. Очень мне не хотелось начинать разборки сегодня. Похоже, мы и вправду теперь никуда не спешим.
И отложив точки над ё на завтра, я зачем-то запер дверь на крючок, гоня прочь грешную мысль: ну не упыри же они тут, в самом-то деле! Как там: пусть бабушка внучкину высосет кровь, и пусть там чего-то совет да любовь…
Бабушка!.. И Дедушка…
В горнице было гипнотически тихо. Только Лёлька поборматывала сквозь сон что-то несвязное.
Или всё же упыри? — припугнул я себя, карабкаясь на тёплую ещё печь. — А, ладно, утро вечера тщательнее…
Первое, что я увидел утром, выйдя на крыльцо — купол часовни. Шпиль его венчал не обращённый к востоку крест, но весело вертящийся на ветру блестючий флюгер. При ближайшем рассмотрении он оказался солнцем. Самодельным, медным солнышком с дюжиной лучей, загнутых в том же направлении, что и концы у свастики…
Вот оно, значит, как…
4. Дедушкины сказки
Лёлька ещё спала. Тимки тоже было не слыхать.
Ну и хорошо, подумал я. Аудитория для предстоящего разговора мне как раз не требовалась. Как говорится, слабонервных просим не беспокоиться. И — реплика из подкорки: да? и кто тут слабонервней тебя?.. А вот сейчас и проверим, заткнул я язвительную подкорку и шагнул с крыльца. Щас мы вас зороастристов на чистую-то воду выведем! Хотя при чём здесь зороастризм? Те огни жгут, а Солнцу — Солнцу все язычники поклонялись, включая наших. Только наши-то вроде без церквей обходились — кустиками… Что-то тут не так…
Короче, настроен я был решительно. Правда, у Деда имелся фантастический козырь: очень уж мне курить хотелось. И под эту лавочку он со своей трубкой мог вертеть мной как ветер жестянкой над маковкой его штаб-квартиры.
Я не сделал и пары шагов от калитки, когда со стороны храма-чёрт-те-чему прогрохотал выстрел.
Уж не знаю, как именно выглядит летящая в твою сторону пуля, но реакция моя была мгновенной — тут же распластался на песке, успев сообразить, что дальше палить будут прицельно. И не ошибся: следующий выстрел сотряс воздух не сразу, секунд через пять. Но опять повезло, я всё ещё был жив…
Ах ты, Дед, слепая башка, или кто там с тобой!..
И кровь во мне на секунду встала: батюшки! а если он и впрямь не один? — упыри?.. Но, простите, а что мешало покончить с нами вчера? И вообще: зачем отстреливать нас теперь? Проще было прийти ночью с топориком и…
Я услыхал, как за спиной хлопнула дверь. Обернулся: Лёлька — в ночнушке до пят — выскочила на канонаду. Идеальная мишень.
— В дом! — заорал я страшным шёпотом.
— Чего это было? — она то ли не расслышала, то ли не разобрала спросонок.
— Марш назад! — и я по-пластунски завихлял в сторону палисадника.
Вместо же того, чтобы спастись, девонька кинулась ко мне, я сгрёб её уже одновременно с третьим бабахом и, как подумалось, закрыл собой от огня.
— Тебя ранили, да? — запричитала дурёха. — Куда?
— Да целый я. Ты когда слушаться будешь? Щас быстренько вскакивай и беги за забор, поняла?
— А это вообще кто?
— По ходу Дед…
— Так он же…
— Значит, видит маленько.
— А из чего?
— Из ружья, Лёль, из ружья. Показывал мне вчера.
— Ну и забрать надо было.
— Да вот не сообразил… Беги, говорю, а я за тобой…
Однако выходило, что насчёт зрения своего никудышного Дед не особенно врал: за церквушкой вновь раскатисто пророкотало и снова без малейшего для нас ущерба.
— Эй! — заорал я. — Илюха, или как тебя… Ты чего хочешь-то? Хорош дурака валять, словами скажи…
Вместо ответа из-за молельни появился Кобелина.
А за ним Тимур — с карабином в руке. Увидел нас и сложился пополам в диком хохоте:
— Эй, в окопе! Вылазьте, брататься будем!
— Стрелял кто? — крикнул я. — Ты, что ли?
— Ну а кто же!
— Зачем???
— Да идите, говорю, сюда, — и он медленно, как киношный коп, на которого наставили дюжину стволов, поднял оружие над головой и так же неторопливо положил его перед собой. — Моя твоя не стреляйт! Моя капитулирен!..
— Тима, я тя щас убью, понял? — взревела Лёлька и помчалась к брату.
Не понял я — на хи-хи её пробило или на ёрш твою медь. Я сам их щас! — и затрусил следом.
— Не убивайте меня, большой бгат и маленькая сестга, — продолжал глумиться племяш.
Но вид мой был до того грозен, что далее стрелок мешкать не решился, ухватил ружьецо и кинулся за
