Лёлита или роман про Ё

сказать, этот сарай с бирюлькой наверху — святилище и средоточие?..

— Вот именно шта средоточие, ладно завернул.

— Вот этот, да? — и я с остервенением пошлёпал ладонью по прохладной бревенчатой стене.

— Ага-ть.

— А все Храмы Спасителя с Соборами Петра да Павла этой хибаре и в подмётки не годятся, да?

— Врать не стану своим хлазом не видал. Мож и в их какой прок заключён.

— Дед, миленький, — я сделал над собой последнее китайское усилие, — чему тут средоточиться- то?

— Андрюх! Ты придуряисси што ль? Сам жа ж надысь в ей почивал, рази не почуял? Картинкох бохомазных нетути а блаходати хошь отбавляй. Откедова блаходать ежели по-твоему а не по-моему?

Да уж, поди возрази…

— Дай-кося, — отнял я у него трубку.

— На-коси, — вернул он. — Разоралси мне тут…

— Разорёсси небось, — передразнил я и затянулся, насколь лёгких хватило. — И куда теперь прикажешь всю нашу культуру девать?

— Каку культуру?

— Таку — христианску.

— Ча-во?

— Чаво!.. Августина, говорю, Блаженного куда? Спинозу? Не слыхал? Достоевского всего… Ошибкой признать? Погорячились, мол, ребята, так, что ли?

— А сам как кумекашь?

— А я так кумекаю, что тебя послушать — целое человечество тыщи лет по кругу ходило, и всем нашим первоосновам теперь получается вроде как один бордовый дефолт.

— Оно паря мож и не усем, — как бы попытался успокоить он, — и не такой уж бахряный а — дяхфолт. Али сам не вишь? Чаво б коли не дяхфолт ты сюды забрёл а, бязбожна твоя душа? Первосновы затем и первосновы што их и захотишь не поругашь. Усё вокрух тазом накроицца а первосновы как были так и будуть. А за которыя держалися — они мож и не азы вовсе а буки с ведями? Аль и вовсе ижица распоследня…

— Дед… Илья Батькович! Ты можешь говорить, чтобы я хоть что-нибудь понимал?

— Ну конечьно: ты не понимашь а мне аванташ! Эх, не со мной бы табе а с бабкой про все енти завороты побалакать, — и отнял у меня потухшую люльку и распыхал заново. — Вот ты Андрюх храмотный, чатать умешь. А — не умешь! Не умешь ты чатать-та Андрюх коли таку околесицу нясёшь. Што ж, до Христа твово вовсе ничаво и не было што ль? А Христа твово Андрюх, сына значить человечьева, нелюди распяли, нелюди ж и рекрутировали. Заради нелюдского свово антересу.

— И в чём же, по-твоему, их интерес?

— А антерес у нелюдей завсегда один: слабых в стаде содержать, а которы посильней, тех под копыто. Штоб ни стаду пример ни пастухам помеха. Как всё равно политхрамоты не ведашь — мало ль их было, христов-та? Ан всех попользовали. Кажнова на свой манер. Зато кажный таперя бох и не замай! Ну не пятрушка ль?.. А Авхустин… Пошто Авхустином туды-сюды трясти? Яво ить тоже спервоначалу постичь надобно а уж опосля бряцать. Он ведь как завещал: захлавно в целом а второсортно во множествах и шабаш. Уразумел? Проплочено вэлэкэсээмом и никаких. Эх Андрюх беднай ты беднай! Я те про боха толкую а ты мене про Достоевскова. И об чём мы едак доховоримси?

— Ни об чём, — признал я.

— Ну и вот. Набей-ка…

Я набил.

— Смоли-смоли. Мне лишку…

— Вот ты говоришь, не пустеет деревня…

— Сяло.

— Сяло… Говоришь, не пустеет… А это всё — что?

Я забыл, что спорю со слепцом, что не видит Дед мертвенности вокруг. Этих чёрных, как обугленные, домишек. А увидал — может, и не повернулся бы у него язык проповеди читать про рай под задницей?

— А ет милый ты мой ошмётки былова. Было да отжило, привычно событие. За травнем серпень за серпнем хрудень а там ужо и до сеченя рукою подать. Усё текёть усё меняицца а на енти хаты што кивать, они своё отслужили. И те, кому отслужили, знамо хде. А не нам чета были хозяева-т ихние ой не нам!.. Токмо там откудова вы приташшылися таперь пустее чем здеся. А здеся кака-никака жисть. Я вот корплю. Кобелина опять же… Одно слово — Шивариха…

— Ну да, ну да… Иерусалим отдыхает…

— Да далися вам енти Ерусалим с Антлантидой! Да ты знашь, сколь раз уже по новой-то начиналося, Андрюша?

— Мильён?

— Мульён не мульён а шиш хто кохда проведат. Мож сто разов а мож и усе двести. И начиналося кажный раз тут, — и он ласково погладил брёвнышко, по которому я давеча кулаком долбал, — вот у ентой самой хоромины на ентой самой проплешине уж ты мине поверь…

Не верить было легче, но шанса такого Дед не оставлял. По нему выходило жуткое. Выходило, что время от времени — не то в соответствии с какими-то космическими отсчётами, не то совершенно помимо них — цивилизации нашей наступает плановый трандец.

«Знаем, знаем, про Ноя худо-бедно читали!» — «А знашь, так и не ной, слухай чаво кажу»…

Выходило, что трандец этот случается неповторимо масштабным, но всякий раз неокончательным. Чудесным образом несколько особей уцелевают, возрождают свой биологический вид, и всё потихоньку заверчивается сначала. До очередного прихождения бытия-сознания человечества в неразрешимые противоречия с целями и задачами его эксплуатации…

«Может, и насчёт целей заодно просветишь?» — «Андрюх! Ты не бох и я ня он, чаво кочевряжисси? На то и захадка шоб сапиенс не сяк! Внимай знай…»

Я внимал. И продолжал фанареть. Выходило, что библия-книга описывает никак не хронологию от-и- до-событий, а то и дело повторяющийся механизм чутьне с нуля рождения и едва не в крах гибели рода людского.

Выходило, что для того она так мудрёно и писана, чтоб всякий раз (а всякий раз усё по-новому, не больно-то на прошлые разы похоже получается, Андрюх) сущее с истолкованным совпадало. И байка про богоизбранность отдельно взятого народца байка и есть, поскольку исходов случилась уже тьма тьмущая, а Египет понятие обобщённое и никакого отношения к нонешней географии не имеет.

«А почему же тогда…» — «А потому как одержи верьх не Рокфеллер а для примеру Чингисхан, усей бы планетой ща не на йосифыча а на монхола б какова молилися и не тумбалалайку пели а на варханах хундели да в моринхуры ба бринчали!» — «А эт чего ещё такое?» — «Об чём и толкую».

Однако самое удивительное — выходило, что все-все Адамы с Евами присно и вовеки стартуют отсюда, с этого вот лесного Байконура, непосредственно из Шиварихи.

«А Шивариха от слова Шива, да?» — «Вот тошнотник-та! Ех и тупой! Андрюх, а ведь ты тупой! Ты поди книшку-т полистай, хорошень полистай, по твою ж душу на комоде-т пылицца»…

В общем, выходило просто-таки невероятное — забредя в эту деревеньку, мы угодили в самый центр земного мироздания, и прибытие наше сюда штука не шутейная, а очень даже природой-матерью предопределённая, и относиться к ентому надобно со всем пониманием…

Пардон! Означает ли это, что миссия воспроизводства жизни на Земле является прерогативой нашей и только нашей с вами, дедушка, нации?

— Вот тряпло-то!

— Ну, какое же трепло, если таинство всякий раз вершится на территории, непосредственно этой нации и подведомственной? Это ж в корне меняет моё, АПэ Чердаклынцева, самосознание и вселяет… а ну- ка подскажи, что это должно в меня вселять, а?

— Баран ты АПе а не зиждитель! Как есть баран. Ну про явреев жа ты дурья башка дотумкал?

— Дотумкал.

— И про монхол допёр.