Вчера, когда команда уходила в увольнение, он перекинулся парой фраз с Карлевитцем, что это он не идет со всеми.
— Я лучше отдохну, — ответил оберфенрих. — Завтра, скорее всего, будет тяжелый день. Кому рыло разобьют, кто триппер подцепит… Лучше я хорошо высплюсь… — И исчез в отсеке.
Похоже, предсказания этого оракула начали сбываться, и самым худшим образом.
Итак, вводные: группа матросов и боцманов, возглавляемая нашим доблестным зенитчиком, проходит мимо рыбного рынка, что находится здесь же, неподалеку. Ничто, как известно, не сравнится с задорным немецким флотским юмором, а Деген был тот еще юморист. И вот, шутки ради, вздумалось им отнять у какой-то пожилой итальянки рыбину. Ну, просто вот так, пошутить хотели. Потом бы они ее, конечно, вернули, но объяснить тетке они этого не сумели, так как никто из них соответствующим языком не владел. Итальянка заголосила на всю округу, а макаронники — не секрет — народ эмоциональный. На ее вопль прибежали какие-то моряки, тоже, как вы понимаете, — не эскимосы. Собственно, как в таких случаях обычно и бывает, они не стали разбираться в тонкостях и с ходу послали в бубен тому, кто ближе стоял. Ну, дальше все, как на празднике урожая в деревушке Тойзен — «Городские наших бьют!», и понеслась… Итальянцы позвали подмогу. Потом приехали карабинеры. Через час в комендатуру препроводили 16 человек с двух подлодок. Ну вот, герр командир, идите, разбирайтесь теперь со своим грузом ответственности.
— Придется брать коньяк, — развел руками Ройтер, — причем лучший. Надо же как-то налаживать международные контакты…
Унтерхорст угрюмо молчал. Он-то со своего уровня ответственности полагал, что это именно его залет.
Не предугадал идиотских намерений подчиненных. И никаких тут не может быть оправданий, мол, я не ясновидящий. Должен быть ясновидящим, значит, герр оберлейтенант.
— Гаццана-Прьяроджия, Гаццана-Прья… — бормотал Ройтер, то и дело заглядывая в маленькую записную книжечку. Чуждые немецкому рту сочетания звуков никак не хотели уживаться друг с другом. — Прьяроджия… Черт, не выговоришь… И не запомнишь… командир лодки «Таццоли».
Они шли к итальянскому командиру, чьи ребята вчера расквасили скулу Хайнцу Зинке и сломали ребро Акселю Труману. Обидно? Да, конечно обидно. Тем более что у тех потери были еще более внушительные. И предстояло проявить чудеса дипломатии, чтобы эта история так и осталась их личным делом, а не вышла на уровень отношений флотов. Ну и начнется тут сразу — «Ройтер, ага, ну кто же еще!». «Рыбу отняли? А почему не колбасу? — гы-гы-гы!..» А узнает Папа, так вообще…
Они изрядно попотели разыскивать среди этих запутанных улиц и переулков дом капитан-лейтенанта. То, как Ройтер со своим шлезвиг-гольштейнским прононсом произносил фамилию итальянца, вызывало очень странную реакцию у прохожих. Как будто он спрашивал их о чем-то страшном либо очень неприличном. Одни пугались, другие краснели и прыскали в рукав, особенно девушки. Кстати, местные жительницы вообще не были похожи на итальянок, как их себе рисовал Ройтер по той скудной информации, которую мог получить в гарнизонной библиотеке Бреста, ну и вообще в порядке общего образования. Они были высоки, стройны, длинноноги и практически все блондинки. Такого просто не может быть. Целый город блондинок, похожих на выгоревшее пшеничное поле в долине Мааса. Причем, что еще весьма занимательно, все они были не то чтобы на одно лицо — как раз нет… Это было похоже на стоящие у причала подлодки — двух одинаковых нет. У той «парус» чуть изменен, у той — ограждение, зенитки, формы обвода цистерн балласта, что-то разное (и если приглядеться — значительно разное) есть… Но это именно частности. С линкором или с торпедным катером — никогда не спутаешь. Итак, город очень симпатичных подлодок с лоснящимися на солнце плечами и шеями.
Дзынь-дзынь-дзынь!!!! — раздался расхлябанный трезвон. По улице, подпрыгивая на булыжниках, которые, наверное, втаптывали в эти склоны еще римские легионеры, несся трехколесный детский велосипед. На нем, неловко съежившись и растопырив руки, сидела как раз одна из таких вот местных жительниц, только уменьшенная копия. Кудрявая девочка лет пяти. По искаженному ужасом лицу Ройтер понял, что со своим транспортным средством, украшенным большим бантом, она не может справиться, то есть уже не справилась, и теперь в полной растерянности, не в состоянии даже издать ни единого звука, чтобы призвать на помощь. Унтерхорст мгновенно понял командира, и они сработали как заправские акробаты. Подводники расступились и подхватили юную синьору на руки. Велосипед проследовал дальше вниз по крутому склону и выкатился на улицу чуть шире и прямее. Визг тормозов, хруст ломающегося металлического каркаса. Когда Ройтер обернулся, он увидел тупорылую морду армейского FIAT 626NM, колесо которого придавило розовую велосипедную раму с большим газовым бантом. Из машины тут же выскочил совсем юный паренек в форме связиста и стал бегать вокруг. Вслед за ним на землю спрыгнул фельдфебель, оступившись на том, что осталось от велосипеда, но удержался на ногах.
Юная синьора была в шоке. Ей было жаль велосипеда, она хотела зарыдать, но у нее никак не получалось набрать достаточно воздуха в рот. А откуда-то сверху уже бежала и размахивала руками, созданная по тем же чертежам и ТЗ, синьора более серьезных габаритов. Наверное, ее готовил к спуску на воду другой инженер.
Вот дальше вообще ничего нельзя было понять потому, что та замысловатая сумма звуков, которая вырывалась (причем безостановочно) из нее, вообще не поддавалась дешифровке. Единственное, что Ройтер понял — слово «bambiniano».[89] Вероятно, как-то связано с этой самой малышкой. Он в надежде взглянул на Унтерхорста, но тот только пожал плечами. Испанский и итальянский не совсем похожи.
Постепенно вокруг подводников начала собираться толпа. Повылезали из дворов разные зеваки, благообразные старушки, рыбачки, идущие домой с базара. Внизу вокруг машины копошились связисты. Они тоже насмерть перепугались. Было же совсем не очевидно, что велосипед выскочил на дорогу без седока. Но парень-то не виноват. Он ни при каких обстоятельствах не успел бы отвернуть — истинная правда. Это был второй узел кристаллизации толпы, которая быстро заполонила тоненькую улочку. «А вот интересно, древние римляне, о которых мы столько слышали, они тоже были такие же суетливые и громкие?» — подумал Ройтер. Ладно. Мы сделали доброе дело. Спасли эту милую малышку. Но сейчас предстоит очень неприятный разговор, и лучше его начать раньше.
— El casa Gazzana-Priaroggia… — наконец выдавил из себя старпом, нечто среднее между испанским и итальянским. (То, что «дом» по-итальянски — это «casa», он не знал, но по-испански «дом» тоже «casa».)
Вопреки ожидаемому, они вдруг услышали что-то по теме.
Это было имя «Джанфранко». А разыскиваемого ими моряка звали Джанфранко.
Бамбиниана потянула Ройтера за рукав и стала энергично тыкать пальцем в направлении, откуда прикатилась юная велосипедистка.
Постепенно они поднялись на несколько домов выше, и Бамбиниана по-хозяйски ткнула в одну из дверей.
Черт! Этого еще не хватало… Это мы сейчас припремся к этому… э-э-э Прьяр… др… ладно Джанфранко. А лучше просто — Франк. Вот. И опять в сопровождении толпы женщин на грани истерики. Да, в этот раз мы вроде как герои, но с первого взгляда это совершенно непонятно. Может, мы отняли у девочки велосипед и запихнули его под этот долбанный FIAT, а эти все нас поймали… Сразу же не разберешься, а гвалт стоит, как будто оно так именно и было…
А вот и он. Все, хватит с меня, я сейчас застрелюсь…
На пороге стоял высоченный капитан-лейтенант ВМС Италии. Столь подчеркнуто долихоцефальное[90] строение головы было, пожалуй, чрезмерно даже для прямого наследника Юпитера, а не то что Цезаря. Высокий лоб, открытое лицо и живые южные глаза, очень добрые глаза. Как-то необычно для капитана подлодки… нет, командира подлодки, капитан, как известно, на барже. Но этот выглядел гражданским капитаном. Хотя для капитана слишком молод все-таки… Первый помощник на каком-нибудь круизном лайнере. Хоть на «Берлине», хоть на «Вильгельме Густлоффе» — да. 100 %-ное попадание. «Не беспокойтесь, мадам, ваш багаж будет в целости и сохранности, а пока пройдите в салон на первой палубе», — и очаровательная улыбка в 32 зуба. А вот как такой сусальный ангел произносит «Овсяночники — вешайтесь!», даже и ума не приложу… А как это произносил Шепке?
