и выше, и Варе всё труднее было кидать наверх тяжёлые снопы.
— Варя, давай мы тоже будем снопы кидать? — сказала Таня.
Но Варя ответила:
— Вам не докинуть, тяжело. Лучше идите на ток, там помогайте.
На току было очень шумно. Тарахтела молотилка, трещали веялки, шелестела солома. Мальчики, отвозившие солому, покрикивали на лошадей. Соседка Марья подавала снопы в молотилку. Молотилка без устали хватала их один за другим железными зубьями.
А тётка Марья стояла вся закутанная платком, потому что пыль вихрем кружилась над молотилкой.
— Туда не полезем, — сказала Алёнка, — там пыльно.
— Мало ли что пыльно, — ответила Таня. — А если нужно?
Дядя Савелий услышал их.
— Туда вас и не пустят, — сказал он, — там работать надо умело.
— Дядя Савелий, а куда же нам?
— А вы идите к веялке сор отгребать.
Веялка весело трещала, лёгкая мелкая солома взлетала над ней. А внизу по жёлобу текло тяжёлое чистое зерно. Две девушки стояли с мётлами и осторожно сметали с зерна соломинки, остатки колосьев, упавшие сверху.
— А где ещё метла? — спросила Таня. — Мы тоже будем сор сметать.
— Вы, пожалуй, вместе с сором и зерно сметёте, — сказала одна девушка, Груша Миронова. — Вы, девчатки, лучше возьмите грабли да отгребайте солому от гумна.
Девочки сбегали за граблями под навес и стали отгребать обмолоченную солому. Солома была лёгкая и светлая, как облако.
— Так-так! — кричали им колхозницы, которые тоже отгребали солому. — Живей, живей, дремать некогда!
— Грабли у них так и взлетали, солома так и шумела.
Таня с Алёнкой тоже старались изо всех сил.
Вдруг далеко-далеко в деревне прозвонил колокол.
Прозвонил и затих.
— Кончай работу! — сказал дядя Савелий. — На обед прозвонили!
Молотилка загудела тише и остановилась. Веялка перестала трещать.
Дядя Савелий большой деревянной лопатой подгрёб и подровнял ворох намолоченной ржи.
Таня и Алёнка отнесли грабли под навес.
— У меня весь лоб мокрый, — сказала Таня, — а у тебя?
— И у меня! — ответила Алёнка. — И лоб мокрый и шея! И везде колючки набились!
Таня и Алёнка стали вытаскивать из волос солому и колючки — усики от колосьев. Отряхнули платья. В это время на ток пришёл Танин дедушка.
— Дедушка, — закричала Таня, — а мы с Алёнкой солому отгребали!
— Молодцы! — сказал дедушка. — Хорошее хорошо и послушать.
— Дедушка, а ты что — молотить пришёл?
— Да не молотить, а ворох сторожить. Я у вороха посижу, пока народ пообедает. А то мало ли что? Может скотина забрести, может птица налететь.
— Так мы пошли, Мироныч! — сказал дядя Савелий. — Гляди не задремли тут у вороха!
— Да уж не задремлю, — ответил дедушка. — Обедайте спокойно, я колхозному хлебу цену знаю!
Все ушли с гумна — и дядя Савелий, и дядя Кузьма, и все колхозницы. И сразу наступила тишина.
— А вы что, пичужки, тут присели? — сказал дедушка. — Ступайте домой обедать — небось умаялись.
— А мы не умаялись, — ответила Таня. — Мы с тобой будем хлеб сторожить.
Таня подсела к вороху. Она провела рукой по серебристому зерну, запустила руки в ворох, зачерпнула пригорошни и просыпала зёрна обратно сквозь пальцы. А ворох лежал перед ней, как тяжёлая гора, и каждое зерно блестело, словно чеканное.
Дедушка уселся на снопах под навесом. Тогда и Таня с Алёнкой примостились около него и тут же начали рассказывать дедушке:
— Мы сегодня колоски подбирали в поле!
— А когда колоски собирали — ёжика встретили!
— И гнездо нашли!
— Только гнёздышко совсем пустое, — сказала Алёнка, — ни одного птенчика не было.
— Ну, какие же теперь птенчики! — сказал дедушка. — Они уже теперь все выросли, летают, в дальний путь готовятся. Да уж и пора им в тёплые страны — сентябрь месяц стоит у околицы, осень ходит по лесу, деревья красит…
Таня задумалась. Ей вспомнилось, как весной летели из тёплых стран лебеди и кричали. А гуси шли по дороге, поднимали головы и слушали их.
— Дедушка, а лебеди опять в тёплые страны полетят?
— Опять полетят. И жаворонки полетят. И ласточки. И журавли… А как журавли через море летели, я один раз сам видел.
— Как, дедушка?
— Я тогда был в Крыму. Мне дали путёвку в дом отдыха, я и поехал.
— Дедушка, а какой это — Крым?
— А это место такое — Крым, у самого моря. Кругом горы, а море синее-синее и всё шумит, и всё шумит, и волны одна за другой бегут к берегу… Вот так сижу я как-то утром на берегу, смотрю на эти синие волны, слушаю, как они шумят. Вдруг знакомые голоса: «Курлы! Курлы!» Я так и привскочил — неужто журавли? Поднял голову, а они летят из-за горы. И пошли, пошли через море на тот, на турецкий берег. Летят, а сами кричат-покрикивают — да так жалобно, словно не хочется им на чужой берег лететь, словно они с родиной прощаются.
— Ой, дедушка, — прошептала Таня, — мне их жалко!
— А что ж поделаешь, — сказал дедушка, — родина-то всем дорога! Но птицы свои родные места крепко помнят. Переждут холода — и снова домой. Да с радостью, да с песнями!
— Таня вытерла глаза ладонью.
— А между тем, — продолжал дедушка, — пока мы тут разговариваем, у нас к вороху жеребятки подбираются!
Таня сразу вскочила:
— Где?
Жеребятки паслись недалеко на лужке. Надоело им щипать траву, они и подобрались к риге, хотели попробовать хлеба. Но из-под навеса выскочили Таня и Алёнка, закричали на них, замахали руками. А тут ещё, откуда ни возьмись, Снежок выскочил и залаял. Жеребята испугались и убежали обратно на лужок.
— Снежок, а ты где был? — удивилась Таня. — Я думала, уж ты давно домой убежал!
— Наверно, в снопах спал, — сказала Алёнка. — Вон в хвосте сколько соломы набилось!
Так и сидели Таня и Алёнка с дедушкой, а дедушка рассказывал им и про ласточек, которые на лету поезд обгоняют, и про коростеля, который летать не любит, а всё больше пешком ходит…
— Дедушка, — сказала Таня, — вот ты говоришь — сентябрь месяц у околицы стоит… А ведь мы с Алёнкой первого сентября в школу пойдём!
— Мне мамка уже кармашки для азбуки сшила, — отозвалась Алёнка.
— И мне бабушка сшила, — сказала Таня, — с красной каёмочкой. Это касса называется.
— В добрый час! — ответил им дедушка. — Значит, скоро будете мне книжки читать, а я буду слушать. У меня-то глаза совсем плохо видеть стали!
