Пока мать перечисляет ее преступления, я поворачиваюсь к малышке, чтобы незаметно подмигнуть ей, как вдруг замечаю…
— Шарлотта! Что ты делаешь, черт возьми?
— Ты тоже будешь меня ругать?
— Зачем ты взяла мой блокнот?
— Я нарисовала тебе картинку.
— Отдай сейчас же!
Я вырываю у нее из рук блокнот, и она испуганно убегает в спальню.
— Что ты так кричишь на нее? Она ничего не сделала с твоим блокнотом! — возмущается Джулия.
— Подожди, ты видела, как она взяла его, и ничего не сказала?
— Она нашла его и пообещала, что будет очень аккуратна. Ей хотелось сделать тебе приятное!
— Ты разрешила ей рисовать в моем блокноте? Она ведь могла испортить кучу воспо… кучу страниц! Если мне не удастся стереть ее рисунки, все будет потеряно! Потеряно!
— Стереть рисунки? Кажется, ты окончательно свихнулся…
Я открываю блокнот и нервно листаю. Через несколько секунд дохожу до пятидесятой страницы и вижу картинку: большой человечек, напротив него маленький, а между ними, на уровне ног, красный кружок.
Одно мгновение, и я уже не просто нервничаю, а покрываюсь холодным потом.
— Джулия, скажи, она давно закончила рисовать?
— Не знаю, минут десять назад!
Десять минут…
И рисунок не пропал. Не может быть…
В голове проносится фраза, которую Джулия произнесла, ругая девочку.
— А почему ты вообще кричала на Шарлотту?
— Все нормально? Успокоился?
— Джулия, ответь, пожалуйста, на вопрос.
— Она уверяла, что вы с ней только что играли в мяч, хотя ты еще даже не вернулся, а мы весь день сидели дома!
— Играли в мяч… Как на рисунке?
— Да, как на рисунке. Ты, она и мяч. Ты что, идиот?
Такое ощущение, словно сердце перестало биться.
Неужели Шарлотта пережила тот момент, который нарисовала?
Я иду в спальню, вытираю мокрые от слез щеки девочки и беру ее ручки в свои большие ладони.
— Скажи, Шарлотта, мы с тобой вместе играли в мяч?
— Да, только что, в парке. Но мама говорит, я все придумываю.
— Мы играли… когда ты закончила рисовать, прямо перед тем, как я пришел?
— Ну да! А потом мы бегом вернулись домой, потому что начался дождь!
Поворачиваюсь к окну: на небе ни облачка.
Я припоминаю одну прогулку, когда нам пришлось бежать домой из-за внезапно хлынувшего ливня. Это было больше месяца назад.
Снова смотрю в блокнот. Рисунок все еще на месте.
Надо признать очевидное: Шарлотта только что пережила воспоминание, нарисовав картинку в блокноте.
Как это могло произойти? Я хорошо помню дедушкино письмо, он говорил, что всего один человек может пользоваться блокнотом!
Так он и написал: «Один, всего один».
Моя сестра ведь ничего не ощутила, так почему же Шарлотта…
Нет…
Это не…
Письмо!
Там ведь все сказано!
Я прицепился к фразе: «Один, всего один…»
Но не заметил то, что дедушка говорил перед этим: «Этот блокнот раскроет свои возможное только перед одним наследником его владельца».
Перед одним наследником его владельца…
Я закрываю дверь спальни и возвращаюсь в гостиную.
— Джулия, я все знаю о Шарлотте.
— Что ты знаешь? Что она сочиняет какую-то ерунду?
— Нет. Я знаю, что Шарлотта моя дочь.
Джулия стоит, окаменев. Она открывает рот, но не может выдавить ни звука.
— И не думай врать. Я уверен на сто процентов. Поэтому сначала ты уложишь Шарлотту и убедишься, что она успокоилась, а потом объяснишь мне все.
Она ненадолго уходит в спальню, потом возвращается и опускается на диван, не осмеливаясь взглянуть мне в глаза. Некоторое время она сидит неподвижно, потом внезапно заливается слезами.
— Мы с тобой уже расстались, когда я узнала, что беременна, — признается она, всхлипывая. — Решила не говорить тебе ничего. К тому же я была влюблена в Давида и не хотела портить отношения… Поэтому соврала, что он отец ребенка. Он верил до тех пор, пока я не родила. У меня начались схватки, он запаниковал, потому что был уверен, что я только на седьмом месяце. Я успокоила его, сказав, что такое часто случается. Все рухнуло, когда он спросил врача, почему недоношенного ребенка не положили в инкубатор. Тот ответил, что с ростом пятьдесят сантиметров и весом три триста девочку никак нельзя назвать недоношенной. Он сразу все понял и в тот же вечер бросил меня. А как ты догадался? Узнал, что у нее скоро день рождения, и все посчитал?
— Э-э-э… Ну да… Джулия, почему ты скрывала от меня?
— Потому что… не знаю… Не хотела с тобой жить.
— Слушай, я же не говорю, что надо жить вместе! Просто сказала бы, что у меня есть дочка.
— Я мечтала, чтобы у нее был свой дом и любящий отец. Я поменяла нескольких мужчин, пока не встретила Робби. Мне показалось, что с ним все будет хорошо, и через месяц мы обручились… Но он не ужился с ребенком. На самом деле это он выгнал меня…
— Как ты могла так поступить со мной?
— Я ничего ужасного не сделала! Хватит обвинять меня! Сам же не хотел ребенка, так зачем теперь читать мне мораль?
— Черт возьми, это моя дочь! И ты даже не сказала ей, кто ее отец?
— Я сказала, что у нее нет отца. Вот и все.
— Это чудовищно…
— Чудовищно другое. Сказать что? Ни один мужчина не хочет строить отношения с женщиной, у которой есть ребенок, понимаешь? Ни один, они все меня бросили!
— Наверное, с Робби так и произошло, но ты никогда не думала, что мужчины уходят не из-за ребенка, а из-за тебя? Только из-за тебя! Прекрати все сваливать на Шарлотту. Она замечательная, ты одна этого не замечаешь.
Глаза Джулии горят ненавистью. Такое чувство, будто она хочет меня убить.
— Раз она такая замечательная, занимайся ею сам. Она же твоя дочь! А я сваливаю, я так больше не могу!
Она хватает сумку и выбегает, разъяренно хлопая дверью.
Напуганная шумом Шарлотта выходит из спальни.
— Мама ушла?
— Да, решила немного прогуляться. Не волнуйся, я останусь с тобой. Пойдем, уложу тебя в