клочке бумаги в ящике его письменного стола у него дома: «Двенадцатое ноября две тысячи сто двадцать второго года».
— Но до этого дня больше ста лет!
— Да, крайне странно. И я не могу понять, в чем смысл этих записок.
— И вы хотите, чтобы я его прояснил?
— Совершенно верно.
— Но зачем прибегать к посторонней помощи? У вас в институте должны быть сотни искателей данных.
— Немногим больше ста. Но дело в том, что все они работают в отделе «С», где работали и все трое самоубийц. Откровенно говоря, отдел «С» уклоняется от помощи моей службе. По-моему, они что-то скрывают. И мне нужен некто посторонний, кому я могу полностью доверять.
— Отдел «С»? А чем он занимается?
— Статистическим анализом. — Боб пошарил под крышкой своего стола, и на стене возник экран. Я прищурился, стараясь разглядеть матовое изображение, почти невидимое в снопе льющихся в окно солнечных лучей. Боб указал на смутное красное пятнышко, обращающееся вокруг голубой Земли. Стилизованные радиоволны соединяли космолет с радиолокаторами, разбросанными по земному шару. — Собственно говоря, информация, транслируемая чтарри, состоит из двух потоков, передаваемых одновременно, но на чуть разных частотах. Мы получаем сообщения на каждого человека вскоре после его рождения. Сообщение на более высокой частоте содержит время рождения и географические координаты места, по которому мы можем определить новорожденного. На более низкой частоте сообщается день его смерти. Оба потока кодируются при получении, и записи поступают сюда. Мы коррелируем их, не декодируя, и храним информацию для родителей вместе с ключом к коду. — Он погасил экран. — Однако подавляющему большинству людей неизвестно, что сведения о днях смерти мы декодируем отдельно от остальной информации и используем для статистического анализа.
До меня доходили слухи об этом, но я все равно удивился и смерил Боба недоумевающим взглядом.
— Вы действительно используете даты смерти?
— Только статистически. Мы не знаем, кому конкретно какой день соответствует, так что права личности не нарушаются. — Теперь он принялся стучать по столу карандашом. — Мы никогда не публикуем даты (тук-тук-тук). И в любом случае засекреченность данных у нас побьет любые рекорды. Глухие переборки внутри еще более глухих переборок. Черт, у меня самого нет доступа к половине информации. Вот почему мне нужна твоя помощь.
— Но зачем вообще собирать данные о днях смерти?
— Мы надеемся узнать что-нибудь полезное. Например, резкое увеличение зимних дат может указать на угрозу эпидемии гриппа. Конечно, год остается неизвестным, но мы можем использовать показатели смертности от гриппа, чтобы вывести примерное предположение. К несчастью, до сих пор все это практически ничего не дало…
Наш разговор начал пробуксовывать, а мне не терпелось взяться за дело, и я встал, прощаясь. Боб откашлялся.
— Билл, тебе следует знать кое-что еще. Чуань и Краусс, те, кто играл в русскую рулетку, умерли, если верить их друзьям, не в день своей смерти.
— Думаю, они просто скрыли настоящие даты. Так бывает сплошь и рядом.
— Возможно. Но все-таки довольно странное совпадение, ведь лгали оба. Но только никому ни слова. Информация о днях смерти помогает людям планировать свою жизнь. Мы не хотим вызвать панику.
Возвращение домой заняло бы не меньше часа, а потому я решил воспользоваться «гротом» где- нибудь поблизости. И нашел прекрасно оборудованный сразу за пределами института. Дежурный принял мою личную информацию и, окинув меня равнодушным взглядом, сказал:
— Шестая кабина. Заплатите заранее, если намерены оставаться дольше получаса.
Я вручил ему мою карту (кто знает, сколько потребуется времени), загерметизировал кабину и включил связь с Клубком. Во мраке засветились узлы, соединенные сложной спиралью из многоцветных кривых. Я с облегчением убедился, что этот «грот» использует стандартную символику: зеленые кривые для нитей, генерируемых ИИ (надежные, но частенько бесполезные), желтые кривые для нитей, генерируемых вручную (осторожно, возможна личная ошибка), и красные кривые для нитей неизвестного происхождения (опасность! Для чего скрывать происхождение нити?).
Я начал составлять узел для введения в Клубок. В этом и заключается искусство искателя данных: сделать спецификацию узла настолько точной, чтобы получать полезную информацию, однако и настолько широкой, чтобы притянуть непредвиденную нить, которая и даст искомый ответ. Начал я с более простой задачи — с формулирования данных (Время: м-ц ноябрь) И (Время: день 12) И (Время: год 1122). Достаточно прямолинейно. «Грот» придал моему узлу вид календаря с датой, обведенной кружком. Очень мило. Затем я приступил к работе над загадочной фразой. Мимо моего лица проплыл паук, сплетая зеленую паутину нитей. Я помахал ему, и паук в ответ помахал двумя передними лапками. Назад к фразе (Лицо — I: возможно, конкретно Космик ИЛИ, возможно, обобщение) И (Действие — есмь: возможно, су-шествование ИЛИ, возможно, уравнивание ИЛИ, возможно, идентификация) И (Личность — вы: возможно, обобщение ИЛИ, возможно, конкретно сотрудник Чтарриевского института). Простейшие фразы по-прежнему остаются наиболее трудными для кодирования. Через секунду вокруг обоих моих узлов закишели пауки, ткущие перепутанные зеленые нити.
Сначала я проследил нити, ведущие от даты — она казалась более многообещающей. Пучки нитей тянулись прямо к справочникам. Естественно. Я активизировал один из них, решив посмотреть, что он выдаст. «Ноябрь 12, 2122: 204-я годовщина основания Австралийской республики». «Ноябрь 12, 2122: 178-я годовщина потопления «Тирпица». «Ноябрь 12, 2122: 141-я годовщина первого перелета на воздушном шаре через Тихий океан». «Ноябрь 12, 2122: 113-я годовщина начала Голанской войны». Список продолжался и продолжался — океан информации, но ничего полезного для меня.
Я проверил мой второй узел. Множественные нити тянулись во все стороны, однако наиболее густой пучок сходился у одного узла. Он имел вид церкви, и над ним трепетала сложная диаграмма из прямых и волнистых линий — Церковь Фейнмена. Я перепрограммировал узел, добавив уточнение: И (Организация — Церковь Фейнмена). Большинство нитей исчезло, и я проследил одну до справочника: «Я есмь вы — одна из восьми священных заповедей Церкви Фейнмена». Значит, Косник был фейнменистом. Я не слишком разбирался в пестроте культов, возникших следом за появлением чтарри, но это было хоть что-то конкретное, и проигнорировать такую зацепку я не мог.
Я люблю старинные восточноевропейские кварталы Чикаго. Летняя жара слегка спала, и я решил поставить машину и немного прогуляться пешком. Передо мной тянулись два ряда совершенно одинаковых домов из кирпича, перед каждым — неширокий аккуратно подстриженный газон. Профильтрованный древесной листвой солнечный свет рисовал узоры пятен на тротуаре. На крыльцах там и сям сидели старички и старушки, глядя на движущийся мимо мир. Я читал фамилии на ящиках для писем: Велиус, Гимбутус, Даукантас. Скорее всего, литовский квартал. Штаб-квартира фейнменистов отличалась от других домов только неброской фигурой Фейнмена, выгравированной на двери.
Дверь отворилась, открыв моему взору Джорджа Лейбокаса, пожилого типа в белой рубашке и темных брюках, с плешью на макушке и с заметным животиком. Глава культа мне рисовался несколько иным. Лейбокас проводил меня в кабинет в глубине дома.
— Могу ли я предложить вам чего-нибудь выпить? — спросил он.
— Нет, благодарю, — ответил я. — В моем распоряжении мало времени.
Лейбокас уселся в бордовое кресло и указал мне на точно такое же. Я оглядел кабинет. Если не считать нескольких стилизованных изображений Фейнмена на обшитых панелями стенах, ничто не напоминало святилище.
— Так чем могу быть полезен? — спросил Лейбокас. — Из нашего телефонного разговора я не совсем понял…
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов об одном из членов вашей Церкви, мистере Леонарде