Коричневая краска изрядно выцвела, желтая отделка выгорела до кремового цвета. С наружной стены свисают ловушки для омаров. Рядом с входной дверью, которую отпирает Бен, стоят два пластиковых ведра, наполненных чем-то похожим на воду. Он заходит в дом и ожидает, что Сидни последует за ним.
Ее глаза медленно привыкают к полумраку. Она обнаруживает, что стоит посреди маленькой кухни с побеленными стенами и стропилами. Сидни замечает рудиментарную плиту и крошечный холодильник с ржавыми петлями. На полке у двери пятнистое зеркало, пластиковый стакан, полный зубных щеток, ножницы, флакон «Оффа». Под полкой раковина из мыльного камня, полная пластиковых бутылок с водой. На правом бортике раковины стеклянный кувшин с красными и желтыми полосами, напоминающий кувшины, в которые ее мать в Трое наливала чай со льдом. На стене возле стойки керосиновая лампа.
— Здесь нет ни воды, ни электричества, — поясняет Бен. — Плита и холодильник работают на пропане. Давай я покажу тебе остальные комнаты.
Они заходят в невзрачную гостиную с тонкими белыми занавесками на окнах. С потолка свисает газовый фонарь и медные колокольчики, которые призваны качаться на ветру при открытой наружной двери. Некрашеный деревянный пол заставлен мебелью. Тут есть диван кленового дерева, накрытый голубым стеганым одеялом, хромированный стул в стиле семидесятых, четыре зеленых пластиковых стула (такие обычно ставят на веранде), два очаровательных некрашеных плетеных шезлонга и возле одной из стен — круглый стол, накрытый клеенкой с красными омарами. Плетеный, ни с чем не сочетающийся и очень потертый ковер красуется в центре комнаты.
Еще тут есть спальня, слишком маленькая, чтобы вместить что-либо кроме кровати и комода, ванная комната, которой, похоже, недавно пользовались рыбаки. Сидни нравится столовая со скошенным потолком и выкрашенными в лазурный цвет деревянными стенами. Темный стол накрыт клеенкой с цветочным рисунком. Неожиданно строгий комплект из буфета и стульев. Посреди стола стоит керосиновая лампа с зеленым стеклом, и Сидни представляет себе ужин при свете этой лампы. На подоконнике она видит графинчик для уксуса, свернутый флаг, метелку для пыли.
— Это твое? — спрашивает она у Бена, который стоит в дверях, засунув руки в карманы.
— Только что купил. Здесь еще много работы.
— Бывшие хозяева оставили все эти вещи?
— Если у тебя дом на острове, ничего другого не остается. Везти это все на материк слишком сложно.
— Зачем ты его купил?
— Я сделал это, когда узнал, что мать продает дом на пляже.
— Он запущенный, — говорит Сидни, — но здесь так чудесно, как будто ты перенесся назад во времени.
По узкой лестнице Бен поднимается наверх впереди Сидни.
— На втором этаже три крохотные спальни, — объясняет он, — но я собираюсь сломать стены и сделать одну большую комнату. Сейчас я тебе кое-что покажу.
На площадке Бен открывает окно и выбирается наружу, на слегка наклонную крышу.
— Давай, — говорит он, — тут почти ровно. — Сидни выползает на крышу, обдирая колени о жесткую черепицу. Когда она, наконец, принимает удобное положение, перед ней открывается удивительной красоты вид на расположенные к северу острова и расстилающуюся за ними Атлантику. Вокруг царит тишина, если не считать легкого плеска волн о скалы.
— Сказочный вид, — говорит Сидни. — Неужели тут в самом деле живут люди?
— Здесь невозможно жить круглый год. Эти дома не утеплены. Но летом люди сюда приезжают. Я здесь кое-кого видел.
— Как они сюда попадают?
— Во время отлива можно прийти пешком. С другой стороны есть песчаная отмель. Можно приехать и на машине, но для этого необходим внедорожник. Зря я продал «ленд ровер». Обычно я приплываю на яхте. Этой осенью я планирую кое-что тут сделать. Мне, наверное, придется купить для этого подержанный грузовичок.
— Что-то я ничего не понимаю, — удивленно произносит Сидни. — А как же твоя работа?
— Пользуясь твоей терминологией, я в творческом отпуске. Если точнее, в неопределенно долгом творческом отпуске.
— Тебя уволили?
Он смеется.
— Нет, я решил все бросить. Во всяком случае, на какое-то время.
Бен прислоняется к оконной раме.
— Когда-то таким было все побережье Новой Англии, — объясняет он. — Маленькие домики без водопровода и электричества. Была пара таких домиков и на пляже, когда мои родители купили большой дом, но их уже давно нет. Их снесли, чтобы расчистить место под новую застройку.
Сидни находится под впечатлением от этой непритязательной красоты.
— Этот вид почему-то вызывает беспокойство, — говорит она. — Хочется, чтобы эта красота была с тобой всегда, но это невозможно. Твой отец когда-то сказал, что он считает, что все, кто жил в вашем доме, селились в нем ради красоты.
— Мой отец так сказал? — Бен на минуту задумывается. — Но ведь это не так, как ты считаешь?
— Ты о чем?
— Здесь очень красиво, это верно, но на побережье есть и уродливые вещи. Даже этот вид может стать неприятным, если присмотреться повнимательнее. Мухи, облепившие вон те водоросли. Скалы, обделанные чайками. А запах выхлопных газов, доносящийся от рыболовного катера?
— Мне всегда казалось, что, возможно, красота — это просто попытка уловить нечто, чего у тебя никогда не было, — задумчиво произносит Сидни. — А может, это то, что у тебя было в детстве и что ты стремишься вернуть. Ощущение восторга, изумления.
— Это все освещение, — говорит Бен. — Этот же вид в пасмурную погоду нагоняет тоску.
Бен усаживается удобнее.
— Иногда мне кажется, что это своего рода порнография, все это вожделение красоты, — говорит он. — Я часто имел с этим дело на работе. Огромные отделанные гранитом многоуровневые комнаты, тройные стеклопакеты и французские двери, гардеробные комнаты размером с гостиные наших бабушек. Весь мой летний гардероб умещается в двух ящиках комода. Именно поэтому я и влюбился в это место с первого взгляда. — Он жестом обводит дом, на крыше которого они сидят. — Воспитание не позволило тебе назвать вещи своими именами, но этот домишко довольно мрачен.
Сидни смеется.
— Он настоящий, — говорит она.
Ее брюки, высыхая, приобретают странные очертания. Крыша горячая. Интересно, как здесь во время шторма?
— Бен, что случилось? — спрашивает Сидни. — Почему он это сделал?
Бен оборачивается и смотрит на нее.
— Мы говорим о Джеффе?
— Да.
Он сжимает челюсти, и нижняя часть его лица твердеет.
— Я не могу за него отвечать, — говорит он, — но знаю, что, пока мы ждали его рейса в аэропорту, у нас состоялся поразительный разговор.
— Джефф полетел в Париж?
— Он считал, что должен уехать.
