всему, полиции о нем ничего не известно и ему больше нечего бояться. Он мечтал об этом, живя в маленьком городке, но теперь, этой ночью, лежа рядом с женой, он не знал, стоило ли этого хотеть. Инженер ломал себе голову над тем, что же ему теперь делать. Он пришел к выводу, что должен быть наказан, причем немедленно. Только наказание может как-то облегчить ужасное положение, в котором он находился. Но и сейчас он, следуя своему характеру, решил идти по пути наименьшего сопротивления.
В качестве судьи он выбрал жену, которую больше не любил.
Он разбудил ее и признался в своей связи с Марией Лангталер.
Содержание письма, которое на следующее утро получил инженер, вполне соответствовало его желаниям. Его откомандировывали в организацию Тодт, которая занималась строительством дорог и мостов на оккупированных западных территориях. До отъезда у Густава Бухэбнера оставалось двадцать четыре часа. Нужно было еще многое уладить. Он недолго побыл с Ренатой, избегая встречи с Камиллой, ее матерью и другими соседями.
Для жены он перестал существовать. Последними словами, которые он услышал от нее в свою судную ночь, после потока горьких и возмущенных обвинений в его адрес, были «ах ты свинья» и «эта мерзкая гадина».
Радио сообщало о продолжающихся снегопадах в Тироле и ливневых дождях в Альпах, уровень воды в Дунае поднялся на пятнадцать сантиметров. Теперь Камилла вставала не в половине седьмого, а в шесть утра. Она выполняла работу вместо матери, которая валялась в своей кровати сколько хотела. Камилла открывала ворота, очищала от листвы дорожку, ведущую к дому инженера, выпускала Пако и приносила молоко. Газеты для Ирены она засовывала за ручку входной двери.
С тех пор как уехал инженер, которого Камилла, к счастью, так и не увидела, Ирена не отвечала на ее короткие приветствия, и Камилла перестала здороваться с ней. Марию Лангталер больше не звали помогать в работах по дому, а Камилла уже не отводила Ренату в школу.
Старое зимнее пальто, которое она носила уже третий год, едва прикрывало ее колени. Были видны коричневые хлопчатобумажные чулки, заштопанные во многих местах. Шапку Камилла связала сама в форме капора. Она была единственной модной вещью в ее наряде и резко контрастировала с ужасными, застиранными носками, которые выглядывали из тесных полуботинок на тонкой подошве. «Какое счастье, что Винцент не видит меня в таком виде, — думала она, — весной, когда он приедет в отпуск, гораздо легче выглядеть симпатичнее». По дороге к остановке трамвая она повторяла склонение латинских существительных. Латинский был новым предметом в шестом классе. Ее мысли были прерваны радостным криком Ренаты, которая наконец догнала ее и постучала по ее портфелю.
— Наконец-то я увидела тебя, — сказала Рената. — Я пойду с тобой.
— Мне нужно повторить урок, — ответила Камилла и оттолкнула руку Ренаты.
— Ты все время что-то придумываешь, чтобы не разговаривать со мной, — жаловалась Рената. — Что я тебе сделала, почему ты сердишься?
Камилла не ответила и пошла быстрее. Чтобы не отстать от нее, Ренате приходилось почти бежать.
— Я хочу, чтобы мы опять вместе играли, — сказала она. — Моя мама скоро будет каждый день уходить.
— Почему? — спросила Камилла без особого интереса.
— Она будет работать на оборонном предприятии. Вчера она получила открытку.
Камилла пошла тише. Удовлетворение, которое она испытала от этого известия, никак, однако, не отразилось на ее лице. Она не могла поверить в это.
— Я буду совсем одна, — сказала Рената.
Теперь ей удалось взять Камиллу за руку.
— Пожалуйста, приходи ко мне, как раньше. Ты можешь учить уроки у меня.
Камилла не знала, как поступить. Может быть, было бы умнее не отталкивать от себя ребенка?
— К вам я не буду ходить, — сказала она наконец, — но, если ты хочешь, можешь приходить ко мне. Если твоя мама разрешит.
— Хорошо, — сказала Рената быстро и взволнованно, — мне все равно, где мы будем видеться, совсем все равно.
Мария Лангталер, бледная и похудевшая, сидела рядом с дочерью. Ее не покидало чувство беспокойства, она дрожала всем телом.
— Сейчас она подумает, что это я донесла на нее, — сказала она. — Но ведь я говорила обо всем несерьезно. Но ты увидишь, она именно так и подумает.
— Зачем тебе нужно было произносить эту речь у Вегереров? — ответила Камилла без всякого сочувствия. — Откуда у тебя была такая уверенность в себе?
Но Мария Лангталер не помнила о тех временах, когда чувствовала себя уверенной и сильной.
— Ей уже не отвертеться от этой работы. Проверяют все строже, — сказала Камилла. — Не беспокойся.
— Я хочу уехать отсюда, — сказала мать.
От Ренаты, которая на следующий день, сияя от счастья, появилась у них на кухне со своими тетрадками и учебниками, они узнали, что Ирена Бухэбнер просит Марию Лангталер помочь ей завтра. Предстояла очередная проверка чердаков на предмет их пожаробезопасности. Фрау Бергер больна, а она сама должна выполнять свои новые обязанности. Марии Лангталер не придется делать ничего тяжелого, только проверить, все ли приборы и приспособления для тушения пожаров находятся на месте.
— Что мне делать? — повторяла Мария Лангталер. — Что делать?
— Делай так, как она говорит, — сказала Камилла.
Никто не мог объяснить, как произошло несчастье. Как могло случиться, что мешок с песком, которого не было, когда Мария Лангталер поднималась по темной лестнице на чердак, вдруг оказался на ступеньках, когда она через некоторое время стала спускаться. Она запнулась о него и упала на грабли, которые своими острыми зубьями вонзились ей в правую щеку. Ее крики услышала Камилла. Она и Вегерер помогли ей спуститься вниз.
В этот вечер у Ренаты были занятия в школе. Ирена Бухэбнер, вернувшись вечером домой, посочувствовала пострадавшей и удивилась тому, как могло случиться такое несчастье. Она запретила рассказывать о происшедшем Ренате, чтобы не травмировать десятилетнего ребенка.
После того как Камилла отвезла мать в госпиталь, она забрала свою одежду и учебники, заперла домик привратника и поехала к баронессе.
Тереза Ротенвальд сказала, что ей все равно, будет у них одним человеком больше или меньше, и если Камилла согласится спать на полу на матрасе, то она может какое-то время пожить у них.
Несчастье с матерью было не единственной причиной, по которой Камилла переехала к баронессе. Где бы она ни находилась — училась в школе, играла с детьми баронессы или стояла в очереди за хлебом, — ее неотступно преследовали мысли о Винценте. С начала декабря от него не было никаких известий.
Камилла ежедневно проделывала долгий путь до почтамта и спрашивала, нет ли чего-нибудь для нее. Там ее уже хорошо знали и жалели, но помочь ничем не могли.
— Но ведь мне тоже ничего нет, — говорила Тереза Ротенвальд. Она знала лишь то, что Винцент в данное время находится в особых войсках, которые выполняют специальные задания. «Поэтому, — говорила она, — не удивительно, что от него до сих пор нет известий».
Рана у Марии Лангталер заживала медленно. Несмотря на операцию, шрам был очень заметен. Она ни в коем случае не хотела возвращаться в домик привратника. Она сказала Камилле, что там не сможет поправиться, потому что опять начнет всего бояться. В Камилле стало медленно пробуждаться чувство понимания своей матери. «Если появится возможность, мы переедем в другое место», — сказала она баронессе.
Терезе Ротенвальд удалось получить комнату с кухней в большом доходном доме. После выздоровления Мария Лангталер нанялась в этот дом уборщицей.
Перед Рождеством шел дождь со снегом. Подарки можно было достать только на черном рынке,
