личностный мир, возвышающийся над материальным, мир нравственный, духовный. Между тем от духовного состояния личности зависит качество материального труда, творческое отношение к общественному делу. Данная проблема практически выпала из поля зрения марксизма, и это с самого начала послужило поводом для справедливых нареканий. 'Социализм, - писал Бердяев, - представляет механический, бескачественный материальный труд и отрицает творческую природу труда. Проблема труда как творчества совершенно не интересует социалистическое знание, она находится вне его кругозора. В этом отношении социализм находится в рабском подчинении у ненавистного ему буржуазного, капиталистического общества и бессилен над ним подняться. Социализм обоготворяет пролетариат, но уважения к труду не имеет'. Бердяеву не откажешь в остроте и прозорливости ума. Во всяком случае, у него есть чему поучиться тем, кто ратует за сохранение социалистического выбора.
150
Беря за основу социальной философии принцип иерархизма, Бердяев и Франк детерминировали общественные отношения не экономическими и политическими факторами, а высшей духовной целью. Приобщение к этой цели достигалось только в 'церкви Христовой', дарующей человеку истинную свободу. Права и свободы человека безмерно глубже, чем, скажем, всеобщее избирательное право, парламентарный строй и т.д. Они имеют 'священную основу' и не зависят от 'притязаний мира'. Бердяев ополчался против философии естественного права, называя ее поверхностной и жалкой. Его не устраивали ни правовое государство, ни самоопределение наций. Все это для него - антиисторические абстракции, выдуманные разными радикалами и революционерами-интеллигентами. 'Существует сложная иерархия национальностей, - писал он. - Бессмысленно и нелепо уравнивать права на самоопределение русской национальности и национальности армянской, грузинской или татарской... Вопрос о правах самоопределения национальностей не есть вопрос абстрактно-юридический, это прежде всего вопрос биологический, в конце концов мистико- биологический вопрос. Он упирается в иррациональную жизненную силу, которая не подлежит никакой юридической и моральной рационализации'. На этом основании Бердяев наделил нации разными и притом неравными правами, отказывая им в одинаковых политических стремлениях.
Точно так же для Франка 'права могут быть только разнородными, т.е. неравными'. Это он обусловливал отношением к собственности, которую признавал опорой социального иерархизма. Как видно, влияние марксизма не прошло бесследно. Гарантом незыблемости собственности, с его точки зрения, выступал род как некое 'сверхвременное единство' отдельных личностей и поколений. Именно с преодолением отчуждения от собственности во все времена связывались иллюзии всеобщего равенства и солидарности. Однако, по мнению Франка, революции еще никогда не приводили к торжеству идеалов уравнительного блага, они лишь порождали новые формы 'олигократии' - господства меньшинства. Власть абсолютна и неустранима, ибо она 'не есть имманентное выражение чисто человеческой воли, человеческого произвола, эмпирической человеческой потребности, а есть выражение подчинения этой воли высшему началу, носящему характер абсолютно авторитетной для человека и потому обязывающей его инстанции'. Франк, продолжая логику Бердяева, доходил до последних пределов социального иерархизма, ставшего краеугольным камнем антибольшевистской идеологии русского зарубежья.
б) Принцип иерархизма служил отправным пунктом и для
151
нивелирование, усреднение. 'В человечестве, - писал Сорокин, - мы не видим ни одной сколько-нибудь численной организованной группы, где не было бы деления на привилегированных и обделенных, на правителей и управляемых. Против этой фатальности не спасают ни социализм, ни синдикализм, ни демократия, ни коммунизм. Все революции, пытавшиеся водворить равенство, только меняли актеров, но трагедию неравенства все равно не уничтожали'. По мнению русского социолога, попытки радикального сокрушения социальной дифференциации приводили лишь к принижению общественных форм, к количественному и качественному разложению социальности. Эмпирико-политологическое освещение данной проблемы давалось Сорокиным в его остро публицистическом трактате 'Современное, состояние России' (1922), посвященном анализу итогов военных и революционных лет 1914-1920 гг.
Согласно расчетам Сорокина, Россия за эти шесть лет потеряла 47 млн подданных. Сюда включалось и население выведенных из нее 'ряда областей, ставших теперь самостоятельными государствами'. Такова количественная сторона трагической деформации русского общества. Однако самое страшное - качественный аспект. Сорокин утверждал, что войны и революции 'всегда были орудием отрицательной селекции'; в такие периоды отбор производился 'шиворот-навыворот': убывали 'лучшие элементы населения', и оставались жить и плодиться 'худшие', 'люди второго и третьего сорта'. Последнее и произошло в России, заявлял Сорокин. Прежде всего вследствие массовой гибели мужчин население ее 'обабилось', утратило свою физическую мощь. Далее, на его взгляд, войны и революции унесли главным образом те элементы, которые строили Россию, составляли ее ядро и по своим свойствам были 'выше азиатских инородцев'. России начинала реально угрожать этническая перегруппировка, ослабление собственно русского элемента. Опасную черту перешел и 'процент гибели лиц выдающихся, одаренных и умственно квалифицированных'; если к этому прибавить, что 'лучшая кровь нации' еще и растворилась в эмиграции, то очевидно, насколько глубоко и до некоторой степени необратимо деградировала Россия 'в биологически-расовом отношении'. Сорокин много сделал для насаждения того мрачно-бездарного образа 'гомо советикус', который десятилетиями питал воображение западного обывателя.
Более объективно и значимо в трактате Сорокина выглядел политологический прогноз тенденций и перспектив развития 'коммунистической России'. По мнению мыслителя, никакое движение 'никогда не осуществляло в сколько-нибудь широком масштабе выставленных идеалов'. Всегда существовало и будет существовать расхождение 'тьмы низких истин' от 'возвышающего обмана'; это явление Сорокин называл законом социального иллюзионизма. Не составила исключения и Октябрьская революция. Она ставила своей задачей 'разрушение социальной пирамиды неравенства'. На деле вышла 'простая перегруппировка': 'В начале революции из верхних этажей пирамиды массовым образом были выкинуты старая буржуазия, аристократия и
152
привилегированно-командующие слои. И обратно, снизу вверх, были подняты отдельные 'обитатели социальных подвалов'. Только и всего, если иметь в виду социальную стратификацию. Пирамида как была, так и осталась. Переместившиеся из низов в верхи новые властители переняли эстафету привилегированного бытия, ничуть не заботясь более об оставшихся низах. Они даже усилили контраст нищеты и роскоши в России. Да иначе и быть не могло - 'комиссары' и их 'агенты' добивались не благополучия для масс, а власти для себя. Поэтому вместо обещанного коммунистического рая в России с
