новой силой развернулась частнособственническая стихия, началось 'полное возвращение к старому'. Сорокин был настолько уверен в неизбежности реставрации капиталистической системы в России, что даже отводил на развитие этого процесса '1-1 ? года... если не будет войн и катастроф'. 'Сказанное объясняет, - писал он, - почему я не хочу ни войн, ни голода. Губя страну, они поддерживают, а не ослабляют власть (большевиков. - А.З.). Чем прочнее мир, чем скорее будет расти 'сытость' населения, тем быстрее будет 'эволюция' и тем скорее будет конец 'коммунизму' и данной власти...'. Прогноз Сорокина мог и на самом деле обрести реальность, если бы в нашей жизни не возобладали (и во многом благодаря Западу!) те самые указанные им 'катастрофы и войны', которые надолго задержали 'перерождение' коммунистического режима.
в) В контексте политологического прогнозирования поучительный материал представляют труды Н.С. Тимашева, выдающегося юриста и социолога, автора многочисленных работ по советской политической системе. Еще в 1914 г. Тимашев был удостоен Санкт-Петербургским университетом степени магистра права. Его научная и преподавательская деятельность в России продолжалась до 1920 г., когда нависшая над ним угроза ареста, в связи с нашумевшим тогда делом о Таганцевском заговоре, заставила его бежать за границу. Поначалу он много лет провел в Париже, где одновременно с работой в качестве помощника редактора газеты 'Возрождение' преподавал в Славянском институте Сорбонны и Франко-Русском институте. В 1936 г. ему удалось перебраться в Америку. Там он на первых порах сотрудничал с П.А. Сорокиным в Гарвардском университете, а с 1940 г. состоял профессором Фордэмского университета. На Западе считается общепризнанным, что Тимашев внес 'огромный вклад в науку об обществе' [Дж. Шойер]. К сожалению, у нас он до сих пор остается почти неизвестным. Из работ Тимашева выделяются также его статьи, как 'Центр и места в послереволюционной России' (1923), 'Советская конституция и ее значение для послереволюционной России' (1925), 'Россия и Европа' (1948), 'Пути послевоенной России' (1949), 'Две идеологии (Мысли о современном положении России)' (1958).
Тимашева главным образом привлекала проблема посткоммунистического развития России. Он не считал, что власть большевиков
153
будет долговечной. Падение коммунистической системы, на его взгляд, предопределялось общей монополизацией власти, осуществленной партийным аппаратом. Кажущаяся внешне огромной, ни с чем не сравнимой, эта власть в действительности внеобщественна и надсоциальна: она держится только силой, страшась всякого сопротивления, всякой оппозиции. Тимашев полагал, что 'советский коммунизм' может легко рухнуть на волне малейшей демократизации и перейти в разряд историко-политических преданий.
Однако возникал вопрос, способна ли Россия к посткоммунистическому возрождению? Сохранила ли она что-либо из прежнего своего духовного достояния? Внимательный анализ 'советского опыта' приводил Тимашева к выводу, что в СССР изначально существовали две идеологии. Одна - официальная, созданная Лениным на основе трудов Маркса. Национализация орудий производства и окончательная победа коммунизма во всем мире - таковы ее основные постулаты. Ну, и, разумеется, признание ведущей роли партии как наиболее 'просвещенного и сознательного' элемента населения. Официальная идеология не оставалась без изменения. В годы долгого сталинского правления 'механический материализм' был заменен 'диалектическим материализмом', а безликий процесс эволюции - теорией громадного влияния великих людей. Сталин пользовался этой идеей, чтобы 'перекроить интернациональный коммунизм в национальный'. После смерти Сталина официальная идеология опять была 'приспособлена' - на сей раз к новой концепции 'коллективного' руководства.
Одновременно с ней, согласно Тимашеву, в советском обществе существовала еще одна идеология - демократическая, антитоталитарная. Хотя она никогда не была формулирована, тем не менее ее можно вывести из косвенных сведений о главных проявлениях социального недовольства, равно как из 'очернений' коммунистических лидеров. Первый пункт этой идеологии - неприятие коллективизации. Второй ее пункт - желание вернуться к системе частной инициативы и промышленности. Третий пункт - требование личной свободы для каждого человека. Последние два пункта особенно привлекательны для тех, кто имеет близкое отношение к искусству, науке и религии. Эта вторая идеология очень прочно и глубоко заложена в русском народе, и случись так, что коммунистическая партия вдруг неожиданно исчезнет, она быстро оформится и выступит на поверхность народного сознания. Сейчас нам нетрудно убедиться в прозорливости русского мыслителя; во всяком случае, современная Россия развивается в полном соответствии с политологическими прогнозами Тимашева.
2. Евразийство. В 20-е же годы русское зарубежье выдвинуло из своей среды еще одно идейное движение - евразийство. В его разработке приняли участие многие видные ученые - философы, лингвисты, этнографы, историки, богословы, правоведы. Всех их объединяла глубокая антипатия к Западу, к европеизму. В основе этого лежали многообразные мотивы: 'Поражение белых армий, предательство Запада, их до конца не поддержавшего, роковая роль, которую сыграли в
154
крушении России социалистические идеи, позаимствованные на Западе, униженное эмигрантское положение, - все это толкало вправо, толкало к гордыне...' [Б.М. Носик]. Евразийцы сотворили новый идеологический миф, по своей сущности близкий к славянофильскому мессианизму, но опертый на иной компонент русской истории - не славянский, а азиатский. Они были в полном смысле слова государственниками, и это также отличало их от теоретиков славянофильства, отстаивавших общинно- земские начала. Словом, не Константин Аксаков, а Константин Леонтьев - путеводная звезда евразийства.
а) 'Отцом евразийства' был еще совсем молодой, но уже прославившийся лингвист Н.С. Трубецкой: (1890-1938), сын философа С.Н. Трубецкого, бывшего ректора Московского университета. В 1920 г. в Софии вышла его небольшая книга 'Европа и человечество', сразу ставшая своего рода политологическим бестселлером. Автор со всей страстью выступил против европеизации России, считая это 'не благом, а злом'. Прежде всего, на его взгляд, никакой единой европейской культуры не существует; то же, что выдается за европейскую культуру, 'на самом деле есть культура лишь определенной этнической группы романских и германских народов'. Отождествление ее с европейской культурой имеет целью 'оправдывать перед глазами романо-германцев и их приспешников империалистическую колониальную политику и вандалистическое культуртрегерство 'великих держав' Европы и Америки'. Речь не шла о принижении романо-германской культуры; для Трубецкого было несомненным то, что нет культур высших и низших, есть только похожие и непохожие. Он исповедовал принцип равноценности и качественной соразмерности всех культур и народов, отвергая с этих позиций любое одностороннее насаждение чужой культуры.
