«непроницаемыми». Умея превращать один подход в другой, мы всякий раз будем иметь «на один обход больше» и всегда сможем быть на шаг впереди. Кроме того, мы сохраним способность нанести удар, обладая неистощимым «потенциалом». А Запад ориентирован на прямое, лобовое столкновение войск, построенных в боевой порядок.
У Лао-цзы все военное искусство сведено к косвенному подходу: «Прямизной утверждается порядок, войска же используются с помощью обходных маневров». Даже Мао Цзэдун ссылался на него в своих военных трудах, которые проливают свет на его политическую позицию. Эти формулы вошли в поговорки и не нуждаются в обосновании: чтобы победить врага, следует сперва дезориентировать его, «поднять шум на востоке, чтобы атаковать на западе». К такой «косвенности» в конечном итоге сводится вся китайская стратегия.
В Европе воевали фалангами. Шеренги воинов в панцирях шагали в ногу под звуки флейты, сходились друг с другом. Отступать в таком порядке воинам было некуда. Такой лобовой бой мог вести лишь к страшной кровавой сече, так как задачей массы людей должен быть натиск. А разного рода побочные операции – уклонение от сражения, преследование неприятеля вплоть до истощения его сил – считались недостойными, потому что мешали решить дело одним ударом.
Европейцы считали, что спор может справедливо решить лишь ближний бой. Они отказались от безграничных возможностей бокового подхода и полагались на жестокую стычку, несущую победу или смерть. С одной стороны – натиск массы, с другой – стратегия «обходного маневра». Физический напор противопоставлен искусству обмана. Эта модель войны не погибла вместе с греками. Последними заложниками этого древнего наследия стали американцы, которые во Вьетнаме столкнулись с невозможностью навязать противнику сражение такого типа.
В противоположность китайского «обходного маневра», греческая «хитрость» находится в «заднем уме», то есть присутствуют лишь на уровне мифологии. Греки сознательно выбрали не «хитрость», а что-то другое. В Греции была литература о военном искусстве, но греки не подняли искусство боя до уровня философии.
Приемы «обхода» в Европе, в отличие от Китая, всегда считались простой уловкой, на которой нельзя строить ведение войны. И даже в основе театра, судопроизводства, народного собрания на Западе лежит спор, который проявляется в натиске доводов «за» или «против». Ораторы выступают друг против друга на виду у всех, им отпущено ограниченное время. Достаточно вспомнить о роли теледебатов в политической жизни Запада. Вопрос риторический: когда мы увидим в Китае прямые, открытые дебаты между кандидатами на государственные посты?
Китайская манера выражаться состоит в том, чтобы заставить речь двигаться «обходным путем». Постоянно вилять, уходить от предмета, ходить вокруг него кругами – так, чтобы все время держать избранный предмет на расстоянии намека.
К словесному спору можно приложить понятия военного дела. Китайская культура дает этому поразительные свидетельства. Воинские правила стали поговорками. «Убить коня, дабы достать всадника» широко используются в Китае в политической сфере. Поговорки советуют подбираться к начальнику, направляя критику на его подчиненных. В обороне действует обратная формула: «бросить коней и обоз, чтобы защитить генерала». Известное выражение, к которому часто прибегал Мао, размышляя о партизанской войне – «поднять шум на востоке, чтобы атаковать на западе».
Косвенность, рекомендуемая военной наукой, соответствует такой же косвенности в словах. «Тыкать пальцем в курицу, чтобы позлить собаку». «Показываю на одного, но мечу в другого». Между косвенным подходом в словесном и военном споре существует не просто параллель. У них один и тот же уклад, одни логические обоснования. И в критике, и в военном искусстве действует один и тот же принцип. Если сразу сказать человеку, какой порок мы ему ставим ему в вину, получится, что всё уже сказано и к этому ничего нельзя будет добавить.
Основу китайской стратегии составляет обходной маневр, который позволяет и критикующему, и сражающему не раскрываться, оставаться неуловимым и одновременно придать своему натиску «неистощимую» силу. Раскрыв свои карты, мы лишаем себя всех ресурсов и тем самым даем в руки противнику основу для его защиты. А распуская подозрения, давая распространиться тревоге, мы тем самым постепенно вводим противника в смятение.
Ругаться надо в выражениях самых утонченных, оставляя смысл завуалированным. Надо избегать того, чтобы адресат с первых же слов понял, что его оскорбляют. Пусть только после определенного размышления до него начнет понемногу доходить, что эти речи вовсе не доброжелательны. Пусть, говорят китайские мудрецы, лицо врага, сначала довольное, становится из белого красным из красного багровым, наконец, из багрового серым. Вот искусство в высшем его проявлении.
Губернатор Ше сказал в присутствии Конфуция: «У нас есть люди порядочные: если отец украл барана, сын его выдает». На что Конфуций ответил: «У нас иное понятие о порядочности: отец покрывает сына, сын покрывает отца. Вот что такое порядочность». И в политике мы встречаем тот же тип поведения.
Непрямое выражение политических взглядов оказывается не только самым эффективным, но и единственно допустимым в нравственном плане. Китайский министр спрашивает: «Что значит пословица «лучше почитать бога очага, чем бога дома»? На что Конфуций без всяких церемоний ответил: «Бестолковая пословица! Тому, кто гневит Небо, никакие молитвы не помогут!» Министр выставил себя как бы «богом очага», так как ведает всеми делами, а «боги дома» – те приближенные правителя, у которых нет реальной власти. Отсюда и резкий ответ Конфуция, в котором под «Небом» имеется ввиду правитель, потому что для Учителя важно положение государя, а не той или иной придворной группировки.
Окольная передача политических мнений отвечает требованиям ритуального почитания власти. И отношения Конфуция с властью имеют двойственный характер. С одной стороны, Конфуций готов с ней общаться, применяя намеки, с другой – остается верен своим убеждениям. В его позиции видны одновременно и стойкость, и намерение приспособиться к политической ситуации.
