Китайская политическая наука признает только два варианта. Это деление времен на периоды «порядка» и «беспорядка». Как говорит Конфуций, когда страной правят хорошо, надо говорить и действовать прямо, не идя на уступки. В противном случае надо действовать по-прежнему прямо, но в речах проявлять сдержанность.
Конфуций повторял древнюю мысль: просвещенность служит мудрому, чтобы сохранить себя. Китайские мудрецы говорили, что для всех вещей указана золотая середина: «когда миром правят хорошо, слова побуждают к нравственному поведению, когда же им правят дурно, молчание обеспечивает терпимое отношение окружающих». Но такое равновесия шаткое. Оно может существовать только как внутренняя потребность, но воплотить ее в общественных институтах слишком трудно.
Отдельные государства становятся фактически независимыми, что ведет к появлению множества центров власти. А так как правители соперничают друг с другом за верховенство, стремятся восстановить единую власть, то возникает ситуация, благоприятная как для перемещения больших масс людей, так и для распространения новы идей.
Когда ушла в прошлое практика жалования земель, пришли денежные оклады. В эпоху смуты правители ищут любых рецептов, способных обеспечить власть и процветание. В этих условиях рождается новый социальный тип – тип придворного советника, которого правители берут на службу, чтобы он их учил.
Считалось, что к персоне государя следует приставить четверых специальных чиновников, каждый из которых должен подавать императору советы определенного рода: «левый подручный», «правый помощник», «передний докладчик», «задняя опора». Модель безупречна, система непроницаема: поступки императора ограждены со всех сторон, квадрат совершенен, обрамление идеально.
Создание империи ведет к объединению всех территорий и сосредоточению власти в одних руках. Положение образованного человека заметно ухудшается, так как он обречен стать лишь винтиком государственной машины и подпасть под цензуру, иногда крайне суровую. Но один современный китайский мыслитель показал, что вскоре писатели и ученые Китая привыкают, и ощущение репрессий у них постепенно притупляется. Чтобы не раздражать новый режим, они и не думают жаловаться. Кроме того, они даже начинают бороться с тем, что мешает режиму хорошо функционировать.
Есть один политический прием, который китайская традиция пыталась официально внедрить, чтобы гарантировать устойчивость власти правителя. Одновременно это был способ вернуть образованному человеку его статус советника. Говорят, что этот принцип был воплощен в стенных «газетах», знаменитых дацзыбао, которые нынешние китайские мыслители признают за особую китайскую форму «демократии» в стране, никогда не знавшей ни голосования, ни избирательного права.
Особенно тщательно у китайцев расписан ритуал отставки. Если мнение правителя и его советника вдруг разойдутся, то последний будет вынужден уйти в отставку. Советник смиренно подает прошение об отставке, а государь любезен и признает свои промахи. Как в хорошо отрежиссированном балете, правитель обязан дать уходящему советнику почетный эскорт, а тот еще некоторое время медлит с отъездом, чтобы государь мог призвать его обратно.
В «Книге обрядов» указывается, что просвещенный государь вводит две особые должности, чтобы с помощью специального ритуала указывать на промахи правителя. Секретарь берет на заметку допущенные ошибки, на кухне специальный чиновник уменьшает подносимые кушанья. При малейшем отступлении от своих обязанностей тот и другой тотчас предаются смерти.
Представители современного неокофуцианства в Китае не могут решить проблему, как влиять на власть через политические институты. Конфуций говорил, что в отношении родителей предостережение должно оставаться очень мягким, в виде деликатного намека. Если же родители не замечают, надо вдвойне уважительно обращаться к ним и не роптать на них. Слишком частые укоры неизбежно оборачиваются против нас самих. Тем не менее стремление избежать конфликта любой ценой – палка о двух концах.
В главном китайском трактате о литературе «Вэнь-синь дяолун» шутам посвящена целая глава. Шутовские высказывания могут содержать серьезный политический смысл. Самое интересное в компромиссе между интеллигенцией и властью то, что ученый в конце концов стал считать насилие над своим словом нормой. И даже возвел его в ценность. В китайской истории почти никто не решался восстать против господствующей идеологии. Но компромисс между ученым и властью ведет к тому, что любая фраза, даже самая невинная, всегда будет вызывать подозрение.
В конце 19-го века несколько поколений китайцев научились выражаться прямо. Этому учил занесенный с запада жанр политического лозунга. Лу Синь просил китайских правителей стать «честными и прямыми, как Ленин». Но Ленин был русским и говорил что думал. «Правдивости в нем было больше, – говорил китайский писатель, – нежели в нас, китайцах».
Конфуций отвечает собеседнику в зависимости от того, какого уровня тот достиг, чего ему не хватает. Словом, Конфуций приноравливается к каждому конкретному случаю, учитывает разницу возможностей разных людей. Эта приверженность к регуляции заставляет Конфуция давать противоречащие друг другу ответы.
Чтобы научиться общаться с китайцами, иностранцу мало знать язык. Надо еще научиться разгадывать ход рассуждения. Это касается общения с простыми людьми в самых обыденных житейских ситуациях. Слушая речь жителя Поднебесной, невозможно понять, что он хочет сказать. Задача такого слова – не убедить, а оплодотворить. Причем никогда не уверен, что разгаданный смысл – истинный.
«Обходной маневр» китайца не только пытается привести в недоумение. Он ведет к тому, чтобы манипулировать нами. Начинает с общих замечаний, затем вроде бы переходит к важным откровениям, а когда доходит до существа дела, вдруг резко останавливается, так и не сделав вывода, который все бы объяснил. Для того чтобы сообщить важную вещь, китайцу достаточно лишь «забыть» сделать какой-то незаметный жест из установленного кодекса учтивостей. Так действует горькая пилюля в оболочке из сахара.
