пригодиться ему в странствиях. Он также раздобыл винтажную кожаную куртку, которую натянул поверх нарядной рубашки с галстуком.
— Если Великий Король Срединного Царства мог таскать на себе золото поверх набедренной повязки, то я уж точно смогу ходить в этом.
Алли посмотрела на него долгим взглядом.
— И что теперь? — спросила она.
— В Атланте куча послесветов, а ещё я слышал, что в Юнисе Мэри оставила в церкви большое облако. Вообще-то, я так думаю, послесветов ещё много во всём мире, уже не говоря о тех, которые прибывают каждый день. И если кто-то из них потеряет свою монетку — я знаю один пустой город майя, где можно найти бездонное ведро таких монет.
Алли встряхнула головой от восхищения. Молодец Ник, его ждёт отличное будущее.
— Помню, как я увидела тебя в первый раз... — начала она.
— Думаю, ты меня сначала унюхала.
— Точно. Шоколад. Но когда я увидела тебя там, в мёртвом лесу, мне показалось, что я тебя знаю. В то время я думала, что, наверно, видела твоё лицо сквозь ветровое стекло вашей машины, когда произошла авария... Но нет. Кажется, уже тогда я видела тебя таким, какой ты сейчас. Правда, забавно?
— Куда уж! А ещё забавнее то, как я всё время хныкал и жаловался, а ты помыкала мной, как хотела!
Они обнялись и стояли так долго-долго.
— Не забывай меня, — попросил Ник. — Как бы ни сложилась твоя жизнь, как бы долго ты ни прожила. А если у тебя когда-нибудь появится чувство, будто кто-то заглядывает тебе через плечо, а там никого нет, — может быть, это я.
— Я буду тебе писать, — сказала Алли, и Ник расхохотался. — Нет, правда! Я напишу письмо, а потом сожгу его, и поскольку оно будет написано от души — оно попадёт в Междумир.
— И, — подхватил Ник, — окажется в том самом почтовом отделении, которое Милос перенёс из Сан-Антонио!
Алли могла бы вот так стоять и прощаться целую вечность, потому что она прощалась не только с Ником. Она провела четыре года полужизни в мире столь же ошеломительно прекрасном, сколь и непостижимо тёмном. Она прощалась с Майки. «Я буду ждать тебя», — сказал он... Что ж, если это так, то, наверно, она вовсе и не прощается с ним.
Ник вскинул рюкзак на плечо.
— Ты, кажется, собиралась в Мемфис? — сказал он. — Тогда... проваливай, Джек[53]!
Он улыбнулся ей в последний раз и ушёл.
Но вот что странно: Алли заметила, что хотя Ник был всего лишь обычным послесветом, при ходьбе он совсем не проваливался в землю.
Глава 53
Посмотри:
Ферма в западном Техасе. Ночь. Животные на скотном дворе неспокойны. Их что-то встревожило — фермер не может понять, что. Он дважды проверяет все загоны, потом вдруг на секунду теряет ясность мышления, затем входит в хлев, так и не поняв, что в этот самый момент краткой дезориентации его руки, находясь под чужим контролем, открыли дверцу загона с его лучшей призовой свиноматкой.
В загоне не спит свинья. Нет, не свинья — девушка внутри неё, которая уже начала забывать, что она девушка. Ей не хочется задумываться над своими бедами, над теми муками, через которые она прошла в эти долгие недели: помои, которыми приходилось питаться, хлевная вонь и ужасный, тянущий к земле вес раздувшегося свиного тела.
Она слышит, как, скрипнув, медленно открывается дверца загона. Ей в нос ударяет новый, острый аромат, и в её крови вскипает адреналин, потому что инстинкт свиньи подсказывает — этот запах означает смертельную опасность. Она поворачивает тяжёлую голову и видит два ярких глаза, два янтарных круга, в которых отражается свет фонаря на веранде фермерского дома. Глаза смотрят прямо на неё.
Снежный барс.
Испещрённый пятнами белый мех, кажется, светится, словно бледная, убывающая луна. Кошка голодна, но почему-то не нападает. Вместо этого она поднимает лапу и тянет дверцу загона на себя, пока задвижка не защёлкивается. Теперь из загона никто не выберется. Только после этого барс оборачивается к свинье и обнажает свои великолепные клыки.
Свинья не двигается. Не может, даже если бы и захотела. Поэтому она лишь смотрит в глаза барса, а тот медленно приближается, открывает пасть и вонзает клыки в шею свиньи...
Несколько минут спустя, услышав странный, жуткий рёв, фермер хватает ружьё и несётся к хлеву. Так и есть, сбылись его худшие опасения! В хлев ворвался дикий зверь, да такой, какого в этих краях отродясь не бывало. Призовая свиноматка лежит мёртвая, а по запертому (наверно, дверь сама захлопнулась) загону мечется огромная белая кошка с чёрными пятнами и яростно бросается на стенки, не в силах вырваться.
— Кажется, теперь можно сказать, что я повидал в жизни всё, — бормочет фермер.
...Но на самом деле отнюдь не всё. Он не видит двух незримых духов, которые стоят тут же, обнявшись, а потом выбегают в ночь Междумира.
Посмотри:
Госпиталь в Мемфисе, штат Теннесси, день св. Валентина. Родственники навещают своих безмолвных близких. В палату номер 509 пришли родители лежащей здесь девушки и прикрепляют к стене поздравительную открытку. Снаружи разгулялась непогода, ледяной дождь стучит в окно. Не очень-то приветливый день св. Валентина, да и обстановка нерадостная.
И всё же родители стараются сделать всё, что в их силах, чтобы выказать всю свою любовь к спящей дочери: мать покрывает ей ногти лаком — потому что сестра в колледже и не может прийти; отец тоже выполняет свой обычный ритуал, массируя мышцы, чтобы они были мягкими и эластичными — потому что существует шанс, пусть и исчезающе малый, что в один прекрасный день они могут ей понадобиться. Мать читает очередную главу из «Разума и чувства», а когда печальная атмосфера в палате становится невыносимой, отец уходит, чтобы подогнать машину к подъезду — он не хочет, чтобы его жена шла на парковку в такую бурю.
Мать встаёт и подходит к окну; её сердце замирает при виде голых дрожащих ветвей зимних деревьев. Как бы ей хотелось, чтобы день святого Валентина, да и вообще любой праздник, проходил совсем иначе! Но она знает — возможно, так не будет никогда. Тяжело вздохнув, она поворачивается взглянуть на свою тихую дочь и видит, что дочь смотрит на неё широко открытыми глазами.
— Привет, мам, — говорит девушка слабым, хриплым голосом.
— Алли?!
Женщина спешит к дочери, падает на стул у кровати, сжимает в ладонях её вялую руку, и впервые за долгие годы эта рука отвечает еле заметным пожатием.
— Прости, что я так долго не возвращалась... — хрипит Алли.
— Всё хорошо, дорогая, — говорит мать. — О Господи, всё хорошо!
Слёзы бегут по её щекам, их больше, чем струй дождя за окном. Это слёзы радости, потому что после всех долгих лет ей наконец позволено плакать.
Посмотри:
Нью-Йорк. Середина дня. Мальчишка-скейтбордист внезапно обнаруживает, что стоит на углу улицы. Он оглядывается кругом, но мир кажется ему странным: звуки приглушены, прохожие похожи на размытые
