из-за сильной боли в колене. Перед его мысленным взором проходили картины субботнего митинга в Витории, собравшего двадцать тысяч человек, почти десять процентов населения города, участники которого предложили гражданское содействие в раскрытии преступления, но одновременно потребовали от полиции более энергичных мер, чтобы как можно скорее поймать и предать суду убийцу Ане Ларрасабаль. Как и на похоронах в Мадриде, здесь тоже были моменты большого эмоционального напряжения, особенно во время выступления доньи Эстер, матери убитой скрипачки, обнаружившей способность к публичным выступлениям, хотя под конец она не могла сдержать слез и ей пришлось отойти от микрофона. Мэр Витории, открывший митинг, зачитал петицию с предложением гражданской помощи, призванной по возможности расширить — как он выразился — направления расследования посредством предоставления любой информации, которая могла бы заинтересовать полицию. После того как мэр назвал номер телефона, по которому можно сообщить любую информацию, способствующую раскрытию преступления, выступил адвокат семьи, обратившийся за помощью к судьям, политикам и средствам массовой информации. В конце митинга мать Ане зачитала сообщение для прессы, проникновенное и жесткое одновременно: с одной стороны, она говорила о том, какой юной и полной надежд была ее дочь вплоть до ночи убийства, с другой же — подчеркивала, что столь ужасному преступлению нет оправдания, и она надеется, что остаток жизни убийца проведет в тюрьме.
«Что сказали бы все эти люди, — думал Пердомо, — если бы узнали, что инспектор, которому поручено поймать убийцу Ане, исчерпал все общепринятые направления расследования и теперь тратит время и силы на то, чтобы идти по следу, указанному какой-то сумасбродкой?» Он тут же раскаялся в том, что назвал сумасбродкой — пускай только в мыслях — бедную Милагрос. В голосе и поведении этой женщины было что-то внушающее доверие, хотя он не мог объяснить, что именно. Возможно, след, который она готова была указать, в конечном счете никуда не вел, но Пердомо не сомневался, что Мила — так он начал называть ее в мыслях после того, как они перешли на «ты», — действует искренне. Кроме того, что он теряет? Его беспокоило одно: как бы пресса — упаси бог — не пронюхала о том, что полицейский прибегает к услугам экстрасенса и поэтому отказался от опроса возможных свидетелей или от прослушивания звонков, которые уже стали поступать на недавно учрежденный телефон доверия.
Пердомо не раз думал о том, какие шаги ему придется сделать, как только Мила сообщит ему, что поняла, какой это запах. Поскольку она сказала, что этот запах из разряда «цветочных», он предположил, что речь идет не о запахе тела убийцы, то есть не о смеси бактерий и феромонов, а о каком-то коммерческом продукте, например одеколоне или лосьоне после бритья. Следовательно, он должен помочь Миле сопоставить этот запах с каким-нибудь конкретным продуктом. Сгорая от нетерпения, инспектор попросил таксиста доставить его не в УДЕВ, а в один из ближайших супермаркетов, куда он и направился, как только вылез из машины.
В отделе косметики и парфюмерии ему не сразу удалось привлечь внимание кого-нибудь из продавцов, потому что многочисленные покупатели, в основном женщины, обступили прилавки, привлеченные сезонными скидками на самые разнообразные товары, начиная с дешевой декоративной косметики и средств по уходу за кожей и кончая революционными системами против морщин с использованием светоотражающих частиц.
— Чем могу вам помочь? — спросил наконец какой-то тип, судя по табличке, заведующий секцией, именовавшийся сеньором Корралесом. Неужели все служащие крупных магазинов носят эту фамилию, или это только его фантазии?
— Недавно в лифте я почувствовал запах одеколона, который мне очень понравился, — солгал инспектор, — и мне хотелось бы узнать его название.
Продавец пожал плечами:
— Легче найти иголку в стоге сена, кабальеро. Знаете, сколько марок одеколона сегодня на рынке? И какое разнообразие изделий предлагает каждая марка? Вам надо было спросить того человека в лифте.
Бросив взгляд на витрину, где были выставлены новейшие марки одеколонов, Пердомо убедился в справедливости слов продавца. Только на букву А имелось не меньше десяти наименований: Адольфо Домингес, Алессандро Дель Аква, Алисса Эшли, Ангел Шлессер…
— Мне не повезло, — ответил инспектор. — Когда я вошел в лифт, кабина была пуста. Остался только аромат.
— Вы можете хотя бы мне сказать, был это мужской или женский парфюм? — спросил продавец, немного раздраженный неопределенностью описания.
Пердомо сообщил ему про цветочный запах, и его собеседник схватился за голову.
— Цветами пахнут все одеколоны, кабальеро. У моего, к примеру, основная нота жасмин. Если вы хотите попробовать, у нас есть много флаконов, которые…
— Здесь неподходящее место, — извинился полицейский. — Я хочу сказать, что парфюмерная секция насыщена запахами, и мне трудно будет выбрать. Давайте сделаем так: назовите мне десять самых продаваемых марок, и я возьму по одному флакону каждой.
— Вам нужен одеколон, духи или туалетная вода?
— Не имею представления. Заверните мне десять самых популярных продуктов вашей секции, и, может быть, мне повезет!
Вернувшись в УДЕВ, Пердомо открыл пакет и выставил на свой рабочий стол десять флаконов одеколона. Чтобы не поддаваться унынию, он представил себе, что Мила сумела не только мысленно определить запах одеколона, но и сказать, как он называется. Но когда в три ночи его разбудил телефонный звонок и Мила сообщила ему, что отчетливо чувствует запах, но не может связать его ни с одной конкретной маркой, полицейский понял, что впереди их ждет напряженная работа.
40
На следующее утро Пердомо явился к Милагрос с набором одеколонов и обнаружил, что она выглядит еще хуже, чем вчера вечером в концертном зале, когда ей стало плохо: бледная, с темными кругами под глазами. Казалось даже, что у нее поредели волосы, как у раковых больных после химиотерапии.
— Что случилось? — спросил Пердомо, не в силах скрыть тревоги.
— Всю ночь меня мучили кошмары. Я просыпалась четыре раза, и каждый раз мне снова снился этот сон.
— Может, ты мне его расскажешь? Или не хочешь возвращаться к этой теме?
— Мне снилось, что я мирно сплю в своей постели и вдруг понимаю, что в комнате кто-то есть. Я открываю глаза и думаю, что проснулась, но это продолжение кошмара. Какая-то мерзкая тварь, что-то среднее между привидением и дьяволом, сидит у меня на груди и не дает мне дышать. Она становится все тяжелее, пока наконец не раздавливает меня.
— Ты сказала, что это был… дьявол?
— Да, кто-то вроде дьявола.
— Ты знаешь, что на скрипке Ане была вырезана голова дьявола?
— Нет, не знаю.
Пердомо вытащил из кармана пиджака блокнот, куда были вложены бумаги, имеющие отношение к расследованию, в том числе таинственные ноты, найденные в артистической Ане, и фотография скрипки, которую он получил от Кармен Гарральде.
— Скажи, не это ли существо привиделось тебе в твоем кошмаре?
Милагрос бросила взгляд на фотографию и тут же в смятении отвела глаза.
— Прости за беспокойство, но мне хотелось подтвердить свои подозрения, — извинился инспектор, убедившись по реакции Милагрос, что речь идет об одном и том же персонаже.
— Я в жизни не видела этой скрипки! — заверила его женщина. — Более того, я поняла, почему я задыхалась в моем кошмаре. Не надо читать Пруста, чтобы знать, что запахи тесно связаны с памятью. Так вот, в том запахе, который я ощутила в концертном зале, есть оттенок лаванды, который вернул меня к
