же смог бы проглотить братание с палестинцами в качестве платы за наступивший мир. Но упразднение Моссад с его историей, свирепым патриотизмом, табелем о рангах и неограниченным бюджетом — это, простите, было чересчур и действительно задевало за живое. Иногда по ночам Богомол заходил в тщательно изолированную палату Центрального Военного госпиталя. Циничный атеист долго и мрачно смотрел на лежащего в коме гоя со светящейся, как гнилушка, головой. Его огромные руки шевелились, словно примериваясь перерезать горло то ли загадочному пациенту, то ли постоянно охранявшим его представителям трёх конфессий. Угрюмые умные глаза, вставленные в тяжёлый череп, отражали напряжённую работу недоброго гениального мозга. Однажды, когда Богомол в очередной раз рассматривал улыбавшегося чему-то в своём нескончаемом сне человека из зеркального шара, на лице его вдруг тоже появилась улыбка — такая же неожиданная, как розовый куст на помойке.
Как потом подсчитали, загадочный человек из зеркального шара, содержавшийся в тщательно охраняемой палате Центрального Военного госпиталя в Тель-Авиве, находился в коматозном сне ровно два года. В одну прекрасную ночь его ресницы вдруг задрожали, дыхание участилось, а сердце забилось быстрее. Медсестра, встревоженная изменившимся тоном звукового сигнала прибора, сначала подумала, что симпатичному пациенту приснился очередной сон. Она уже знала по личному опыту, что в такие моменты её подопечный обильно потел, а потому взяла одноразовую салфетку и приблизилась к нему под бдительными взорами троих дежурных — иудея, мусульманина и христианина. Но когда девушка, носившая сержантское звание, попробовала осторожно промокнуть лоб коматозника, его ярко-зелёные глаза неожиданно открылись и уставились на неё с немым вопросом. Девушка вскрикнула, вызвав оживление среди засуетившихся служителей культов. Молодой человек что-то спросил. Поскольку после столь долгого молчания губы пока с трудом повиновались ему, медсестра сначала даже не поняла, на каком языке он говорит. Человеку пришлось повторить свой вопрос, и только теперь она смогла разобрать, что именно тот попытался произнести по-английски.
— Что?! Что он сказал?! — возбуждённо закудахтали бородатые часовые, наседая сзади на медсестру. Каждый из них ожидал от этих первых слов посланника Бога очень многого именно для своей конфессии.
— Он спросил, как пройти в туалет! — коротко ответила военная девушка, оттирая их мягким задом от вышедшего из комы пациента и набирая на сотовом телефоне давно запрограммированный номер, данный ей ведомством Богомола. Именно туда, а не премьер-министру, должен был последовать самый первый звонок в случае любого неожиданного развития событий в данной больничной палате. Когда на другом конце нигде не зарегистрированной линии дружелюбный и хорошо поставленный мужской голос поприветствовал сержанта медицинской службы, она отчётливо, как гласила устная инструкция, произнесла условную фразу: «Мы очень взволнованы!» И это было чистой правдой. Как показали последовавшие события, невинный вопрос очнувшегося коматозника решительным образом встревожил не только девушку с мягким задом и твёрдым пистолетом, спрятанным под белым халатом, но и организацию, называемую Институтом. Несколько её агентов тут же начали действовать по заранее разработанному плану. Начала действовать и медсестра. Когда пациент, облачённый лишь в больничную рубашку до колен, попробовал встать с кровати, обнаружилось, что его мышцы даже после двух лет сна каким-то чудесным образом оказались практически не атрофированными. Поддерживаемый всё той же девушкой, он сам проследовал в туалетную комнату. Оставленный в одиночестве, человек из шара некоторое время разглядывал в зеркале своё лицо — несколько осунувшееся и небритое, но в целом по-прежнему молодое, симпатичное и располагающее. К сожалению, лицо ничего не сказало ему, ни кто он такой, ни что он здесь делает.
Когда проснувшийся покинул санузел, медсестра предложила ему стакан с апельсиновым соком. Пациент с удовольствием осушил его, поблагодарив девушку всё на том же английском языке без какого либо акцента. Сок показался ему несколько горьковатым, что было совсем неудивительно, так как в нём содержалась значительная доза снотворного, подмешанного заботливым медработником. Перед тем как вернуться в постель и опять погрузиться в привычные объятия сна, молодой человек успел заметить бородатые лица троих священников, не могущих сдержать слёз умиления и несколько глуповатых улыбок верующих, которым посчастливилось увидеть чудо. Их одежды, бороды и выражения лиц вызвали в сонном мозгу пациента смутные, но понятные ассоциации. Удивившись факту самого присутствия в палате представителей трёх очень разных религий, он вежливо улыбнулся и уснул, едва коснувшись головой подушки.
В своём крепком химическом сне он не слышал, как двери палаты вдруг отворились и в них, к ужасу бородатых служителей культов, показались люди в чёрных масках и с автоматами Калашникова в руках. Ожидавшая их медсестра не испугалась. Она лишь удивилась, зачем агентам секретной службы страны избранных понадобилось оружие, обычно используемое арабскими террористами, и почему у автоматов такие толстые и длинные стволы. Это было последнее, чему она успела удивиться в своей жизни, так как вошедшие немедленно открыли огонь. Палата наполнилась приглушёнными хлопками выстрелов, пороховым дымом, металлическим звуком прыгающих по кафельному полу латунных гильз и криками умирающих людей.
После проведённой ликвидации с непременным контрольным выстрелом в голову, убийцы деловито и почти нежно спеленали по-прежнему спавшего посланца из шара, положили его в алюминиевый, похожий на гроб контейнер с принудительной вентиляцией и очень организованно покинули место недавнего трагического события. Любой понимающий толк в подобных операциях сказал бы, что здесь сработали профессионалы своего дела. Возможно, он бы Даже понял, что исполнители операции долго отрабатывали каждое своё движение в имитирующем эту палату специальном помещении и не удивился, что побывавшие в госпитале «кидоны» — оперативники Института, специализирующиеся на убийствах, — провели акцию на двадцать три секунды быстрее, чем первоначально планировали.
Некоторое время спустя, когда персонал госпиталя, к своему ужасу и отчаянию, обнаружил трупы священников и медсестры и не нашел тела посланца из шара, на место происшествия прибыло столько народу, что начальнику криминальной полиции Тель-Авива пришлось распространить слух о том, что здание больницы заминировано. Лишь тогда его смогли очистить от посланцев Римского Папы, премьер- министра, раввинов, мулл, Патриарха Всея Руси, а также от армянского Католикоса, американского посла и русского нефтяного миллиардера. Последний имел не только кучу денег, но и удачные этнические корни, позволившие ему получить гражданство страны избранных и наслаждаться её гостеприимством, исключавшим выдачу российским властям. Вся эта толпа была привлечена не только естественным любопытством и желанием продемонстрировать свои информированность и важность, но ещё и искренней печалью по поводу исчезновения загадочного незнакомца, появление которого сыграло столь положительную роль в деле установления мира на Ближнем Востоке. Из всех них — разбуженных, возбуждённых, важно и значительно здоровающихся друг с другом — лишь уже известный нам Богомол и нелюбимый им коллега из «Амана»[3] имели право быть допущенными в саму палату. Однако и они попали туда только после того, как в ней были проведены все необходимые следственные действия.
— Что ты думаешь, Давид? — осторожно спросил Богомол у своего старого знакомого.
В своё время оба они служили в одном взводе спецназа и были друзьями. Давид, собственно говоря, не был Давидом. Его прозвали так в честь библейского героя после того, как он сумел снять часового на базе египетских истребителей-перехватчиков с помощью пращи и круглого булыжника. И Богомол, и Давид участвовали в двух последних войнах с египтянами и сирийцами, в 82-м взрывали советские зенитные комплексы в долине Бекаа и не раз ходили в рейды на территорию, контролируемую арабами. Но, как это часто случается, с течением жизни юношеская дружба была без колебаний принесена в жертву амбициям взрослеющих мужчин. К тому времени, когда волей судьбы эти двое оказались в креслах начальников двух конкурирующих друг с другом секретных служб, они уже давно и крепко ненавидели друг друга.
— Пока не знаю! — так же осторожно ответил Давид, закуривая сигарету.
И это было чистой правдой. Гильзы от «Калашникова», в изобилии оставленные террористами на месте преступления, и трупы невинных людей могли, конечно, при правильной подаче, убедить местную и международную общественность в том, что это была работа ещё одной мусульманской радикальной
