А среди шведов простаков не оказалось. Видели они, что русский царь повязан войной с Речью Посполитой, да и силы у него понемногу тают… В конце концов пришлось покинуть русским войскам отвоеванные отчие места. Кровью обливалось сердце при виде полыхающих у берегов Западной Двины десятков судов сторожевой флотилии. Поневоле выпало уничтожить сотворенное своими руками. И на этот раз ворота к морю, а значит в Европу, оказались наглухо закрытыми…
Царь продолжал воевать с Речью Посполитой, и конца войны не было видно, хотя оба соперника еле дышали.
Тринадцать лет бились русские и поляки за право опекать Правобережную Украину и Белоруссию. «Москва и Польша, казалось, готовы были выпить у друг друга последние капли крови». Грозный общий враг — турецкий султан — наконец-то их отрезвил.
Почетному миру с Польшей зимой 1667 года Москва обязана дипломатическому искусству Ордина- Нащокина, у которого «о государевом деле сердце болело». Алексей Михайлович пожаловал его в бояре и определил начальником Посольского приказа. Московские бояре, околопрестольная братия, приняли в штыки худородного дворянина из провинции. Превосходил он думных бояр умом, образованностью и широтой взглядов на жизнь. С молодых лет Афанасий приглядывался к иноземным заведениям, сравнивал с московскими и давно решил многое делать «с примеру сторонних чужих земель».
В новой должности довелось Афанасию опять взяться за морское дело.
Одной из важных функций Посольского приказа считал он развитие торговых связей с ближними и дальними странами. Имея в виду будущую торговлю, снарядил посольства в Испанию, Францию, Венецию, Голландию, Бухару, Хиву и даже в далекую неведомую Индию.
— Русские люди, великий государь, в торговле слабы, — докладывал Нащокин царю, — друг дружки не держатся, иноземцам во всем уступают.
Царь невесело согласился:
— Что поделаешь, Афанасий, такие мы уродились.
— Исправлять сие потребно, государь. Сочинил я, к примеру, устав новоторговый, всяк купец должен быть добрым хозяином. На пользу государству купецкие дела направлять надобно.
Алексей Михайлович добродушно поглядывал на собеседника: «Многие бояре косятся на Афанасия, а он-то печется о деле».
— Што еще у тебя?
— Нынче, государь, по твоему повелению завели мы торговлю с Персидскою компанией, и жалована тобою им грамота, по которой призваны мы оберегать торговый путь по Волге и морю Хвалынскому. На то потребно суда ладить.
— Помню, Афанасий, ты на Двине споро суда ладил. Издавна у нас в Дединове доброе строение велось, тебе и ведать сим делом.
— Слушаюсь, государь, и повинуюсь.
— Да расспроси умельцев дединовских, нет ли среди них оных мастеров, которые в Нижнем ладили корабль «Фредерик». А других мастеров голанских выписать через Сведена, ты ведаешь оного.
— Сие, государь, мудро тобой сказано. В Кукейносе у меня морские суда ладили плотники дединовские, они сгодятся. Ныне же корабль поболее сооружать станем. Мастеровых умельцев голанских да матроз с шкипером призывать на службу неминуемо…
Не прошло и недели, 19 июня 1667 года состоялся царский указ:
«Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, указал для посылки из Астрахани на Хвалынское море делать корабли в Коломенском уезде в селе Дединове, и то корабельное дело ведать в приказе Новгороцкие Чети, боярицу Офонасью Ловрентьевичу Ордину-Нащокину, да думным диякам Герасиму Дохтурову, да Лукьяну Голосову, да дияку Ефиму Юрьеву».
Сельцо Дединово, в четыре сотни дворов, неподалеку от Коломны, вниз по Оке, по левому ее берегу протянулось верст на пять. Издавна промышляли здесь рыбой, извозом хлеба, соли, пеньки. С верховья и с низу Волги переваливали грузы на пути в Москву. Отсюда и пошло то неизменное на века строение лодок, стругов, что прозывались иногда «коломенками». Облюбовал это насиженное судодельцами место и Ордин-Нащокин. По душе пришлась ему и незатейливая верфь в Дединове, и умельцы корабельные — плотники. По прежнему опыту на Двине Афанасий ведал, с чего начинать.
Летнее время было дорого, уходили дни быстро, безвозвратно, как вода утекала в Оке.
— Наперво, государь, определиться надобно с корабельщицкими мастеровыми для строения судов. Ты указывал полковника Буковена, то сделано, а Сведена в посылку отправляем в Голландию, других мастеровых да корабельных людей нанимать.
Алексей Михайлович согласно кивнул головой: «Молодец Афанасий, в долгий ящик не откладывает дело».
— Другое, государь, — без спешки, но напористо продолжал Нащокин, — без промедления посылать людей надобно для сыска корабельного леса, оный корень всего дела.
Царь уважал в молодом боярине хватку и деловитость.
— Заготовь указ, Афанасий.
— Указ сподобен, государь великий.
Из указа царя Алексея Михайловича: «Лета 1667 г., июля в 15 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всея Великой и Малой и Белой России самодержца, указу подьячему Савину Яковлеву. Ехати ему в Вяземский уезд на Угру-реку, а из Вязьмы ехать ему в Коломенский уезд в Дединово и в иные места для того: в нынешнем во 1667 году, указал великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, послал в те места иноземцев полковника Корнилиуса фон-Буковена да мастеровых людей Ламберта Гелта с товарищи, 4 чел., для досмотру всякого лесу на судовое дело, те леса переписать и тутошних волостных жителей расспросить, в котором месте тот лес от Угры и от Оки-реки? и сколько верст будет Угрою и Окою реками до Волги-реки? и в стругах ли, или плотами гнать, и не будет ли где тому лесу водою на мелях до Волги какого задержания и государеву судовому делу мотчанья? и взять ему у тех людей сказки за руками. А переписав все подлинно, ехать ему с теми иноземцами к Москве и, приехав, явитца, и роспись и сказки подать в приказе Новгородские четверти, боярину Афанасию Лаврентьевичу Ордину- Нащокину». Днями после указа выехал подьячий Савин Яковлев искать сосновые боры, да не простые, а где сосны растут корабельные. В окружении елок, зажатые деревьями, тянутся вверх без сучка, без задоринки…
Поплыли в Дединово водою на стругах да плотами корабельные сосны. Хороши они на мачты, на брусья для шпангоутов[1] и других конструкций корпуса корабля. Для обшивки же корпуса потребны доски, а их-то оказалось маловато, наперечет… Отыскивали доски не грубо тесанные топорами из дерев, а ровные, пильные. В Дмитровской волости отыскали десяток дубовых досок, в Калуге два десятка сосновых. Выручило Дединово, здесь в заготовке лежало почти две сотни пильных досок.
Главным распорядителем на верфи Ордин-Нащокин поставил сметливого и расторопного дворянина Якова Полуектова. Разбитной Яков оказался к месту, всюду поспевал, покрикивал, но дело начало двигаться. К осени обозначились контуры, скелет корпуса судна, торчали ребра-шпангоуты.
На верфи появились иноземцы, подъехали из Голландии нанятые корабельные мастера, привезли инструмент, работа пошла веселей. Ордин-Нащокин хлопотал об изготовлении в Туле и Кашире железных поделок, «для отпусков на Хвалынское море корабли да железа самого доброго».
Рядом с кораблем заложили яхту и два небольших бота. Зимой работы на верфи прекратились, корпуса накрыли рогожей, в сараях плотники заготавливали впрок «члены» для корпусов, обшивали досками днище. Полуектов доносил царю в феврале 1668 года: «…мне, холопу твоему, велено, государь, карабли делать наспех, чтоб к весне были готовы. И у меня, холопа твоего, карабль и яхту делают, а у карабля, государь, дно и стороны основаны, и кривые деревья все прибиты, и на верх на карабль брусья ростираются».
Приближалась весна, корабль готовили к спуску на воду. Ордин-Нащокин отправлялся в дальнее путешествие по Европе, а царь поторапливал Полуектова, «что бы корабельное дело не стояло»; к осени надлежит отправить фрегат[2] в Астрахань.
