Перед Пасхой вызвал Алексей Михайлович стольника Матвея Апраксина. Верой и правдой служили Апраксины царям. Дед Матвея стольником был у Федора Иоанновича, отец воеводой в Севске.
— Ныне в Дединове корабль ладят, ты ведаешь? — начал издалека царь.
— Тебе забота по сему поводу. Пойдешь на струге Волгой до Астрахани. Проведаешь, как путь водяной до Хвалынского моря. В самой Астрахани присмотри, где тому судну пристать, где анбары — товаров для — возвести. Воеводе все укажешь. Возвернешься, донесешь. Людей возьми дворовых, кормовые да проезжие деньги в Большом приказе получишь.
Подсохли дороги, и Апраксин уехал в Дединово снаряжать струг в дальний путь. Перед отъездом в его доме царила суета. Носились по комнатам три сына-малолетки, жена собирала мужа в дорогу, то и дело заглядывала в светелку к младшей дочери Марфиньке. Матвей Васильевич любил возиться с детьми.
— Собирай-ка, Настасья, старших пострелов Петюньку и Федорку, возьму их с собой на Оку, пущай водяную утеху познают, да и тебе забот поменьше.
В Дединове, у пристани, поскрипывая причальными канатами, покачивался громадный корабль. Невдалеке пилили на козлах бревна на доски, тесали бревна, ошкуривали стройные стволы сосен.
— Щеглы будем ладить вскорости, — кивнув на длинные, десять-двенадцать саженей, гладкие бревна, пояснил Апраксину сбежавший по сходням Полуектов. В бороде и волосах его торчали стружки, ладони были перемазаны смолой. С Апраксиным он не раз встречался в московских приказах.
— Чего для сии щеглы? — недоумевал Апраксин.
— Долгое дело. На них парусину натягивают, в парусы ветер дует, корабль по морю плывет. Разумеешь?
Апраксин оглянулся. Сыновей как ветром сдуло. Они успели забраться по сходням на корабль и помахивали ему сверху руками.
— Ну погодите, я с вас портки спущу да задницы надеру! — крикнул Апраксин, а Полуектов, не переставая улыбаться, придержал его за рукав:
— Не ерепенься, пущай мальцы порезвятся. Ежели водяная утеха им по нутру, не отваживай. Когда еще придется сию диковину зреть…
Всю неделю, пока готовили струг, мальчишки с утра до вечера пропадали на пристани. Полуектов между делами сам водил их по фрегату, лазил по палубам, показывал закоулки, рассказывал, что к чему…
В конце лета на Москве-реке провожали струг Матвея Апраксина. Загрузили припасы ружейные и провизии поболе — путь дальний, на Волге всякое случалось, пошаливали ватаги беглых людей, шайки разбойников, не гнушались грабить и казаки. Полсотни стражников и дворовых людей томились в ожидании стольника. Поцеловал Матвей на прощание детей, обнял жену, перекрестился.
— Ну, Господи, благослови, не кручинься, Настасья, не я первый, по осени вернусь…
Заплакала жена, не раз уходил в поход муженек, Бог миловал, а нынче вот водным путем, впервой…
Зычно крикнул кормщик, вспорхнула стая галок с векового вяза, отвалил струг от пристани, блеснули на солнце длинные весла, зачавкали по воде…
Спустя время в такт размеренным всплескам донеслась песня:
Быстро летят погожие недели. Кончилось лето, зарядила осенняя непогода. Вернулись из Астрахани торговые люди, удивленно пожимали плечами:
— Стольник Апраксин Матвей отъехал давненько из Астрахани, пора ему быть…
После Покрова в усадьбе Апраксиных объявился один из многих служивых людей стольника. В лохмотьях, иссеченный рубцами, привез страшную весть.
— Отъехали мы из Саратова верст семьдесят, расположились привалом на ночь, костры зажгли. Пополуночи налетела калмыцкая орда, посекли всех, добычу искали, да што с нас взять. Один я уцелел…
Заголосили, завыли бабы, полсотни вдов в Москве враз появилось, не одна сотня сирот, для них пришла безрадостная и тягостная пора безотцовщины.
В усадьбу Апраксиных наведался Артамон Матвеев, крестный детей Матвея, стольник. Вместе правили службу царя, часто по делам сотрудничали. Погладил детей по головкам, трех мал-мала сыновей, любимую крестницу младшую Марфиньку, утешал вдову.
— Не кручинься, горем не изводи себя. Государь вам жалует денег. Я всегда к тебе привечен, твои дети будто мои. Доглядывать их вместе будем. Подрастут, на царскую службу определим.
Ранней весной по санному пути в Дединово прибыл долгожданный капитан из Голландии Давид Бутлер. С ним приехали нанятые им его земляки, корабельные люди. Кормщики и дозорщики над снастями, парусники и пушкари. Корабль стоял в гавани, вокруг него всю зиму обколачивали лед, чтобы не потревожить борта.
Корабль Бутлеру понравился, похвалил Полуектову дединовских и коломенских плотников.
— Судно сработано по-доброму.
— Што верно, то верно, струг на славу получился, — согласился стоявший рядом кормщик Иван Савельев из Астрахани. По уговору с Апраксиным воевода прислал опытного морехода для проводки судна по Волге.
— Как прозвание сему фрегату? — спросил Бутлер.
Полуектов, улыбаясь, почесал затылок:
— Корабь, он и есть корабь.
— Знамо, имя ему положено, — подтвердил Савельев, — да и пушки задерживаются, а нам в путь борзо, по вешней водице поспеть надобно.
Пока Бутлер обживал корабль, определял по местам свой экипаж, в Москве его земляк, проторговавшийся купец Дермаген, нашептал в Посольском приказе, что он-де не тот, за кого себя выдает.
— Нет у него патента капитанского.
При этом купец умолчал, что вымогал за молчание у Бутлера взятку в 500 рублей, но получил отказ. Но и сам Бутлер оказался не безгрешен. За короткий срок прикарманил тысячу рублей. В Москве Бутлер покаялся, деньги вычли из его жалованья. Дьяки в Посольском приказе ухмылялись:
— Знамо, ныне не токмо на Руси хапают, в Голландии тож…
Перед отправкой в Астрахань Бутлера «допустили к целованию царской руки». Алексей Михайлович знал всю подноготную.
— Што же ты без патента капитаном назвался?
— Великий государь, в том повинен, что паса не имею, но шхипером хаживал по Индиям и по другим морям корабли водил прилежно. В том клянусь Богом, и все мои кормщики ведают…
Лед на реке уже сошел, раздумывать некогда, доверился царь:
— Верю твоей клятве, капитанствуй, но за судно головой отвечаешь.
— Живота не пожалею, приведу в Астрахань и далее, как прикажешь. — Бутлер низко поклонился, но не уходил.
— Што не идешь?
— Государь, каждое судно и по делу, и по документу на море должно иметь название — имя свое.
