Монморанси не подал и виду, что он в курсе семейных дел наваррской четы. Единственным, кто невольно пострадал в этой супружеской размолвке, оказался юный принц Генрих Наваррский, который вынужден, будет под нажимом отца перейти в католичество.
— А теперь решайтесь, мадам, сейчас или никогда! — настаивал маршал. — Ваша смерть послужит только поводом ко всеобщей резне, и они не замедлят ее учинить сегодня в Париже, а завтра — во Франции.
— Вы правы, господа, — проговорила Жанна, задумчиво глядя в окно на мокрую от прошедшего дождя мостовую. Она резко обернулась, схватила со стола колокольчик и позвонила.
Портьера из красного бархата сдвинулась в сторону; в проеме показался человек в одежде дворянина.
— Ла Торше, велите немедленно запрягать мою карету! Мы уезжаем.
— Позвольте спросить, куда?
— Домой. В Беарн.
— Слава Богу! — воскликнул дворянин и мгновенно скрылся за портьерой.
— Вот видите, даже ваши дворяне поняли, что воздух Парижа становится вреден для вас и для них самих.
— Да, герцог, вы правы. Но теперь помогите найти моего сына, я должна проститься с ним.
— Хорошо. Но сейчас меня беспокоит другое.
— Что же?
— Екатерина Медичи могла отдать приказ всем постам, чтобы вас не выпускать из Лувра.
— Приказ? Но зачем?
— Разве вы не понимаете? Вы нужны ей в качестве заложницы. Если гугеноты захотят взять реванш и пойдут штурмом на Париж, они не посмеют вломиться в Лувр, ибо им пригрозят в этом случае вашей головой. Таковы мои предположения, и я боюсь, что они верны.
— А если все же рискнуть?
— Она велит удвоить посты, в лучшем случае.
— А в худшем?
— Взять вас под стражу.
— И она осмелится это сделать?
— Не сомневайтесь, мадам, эта дама способна на все, и вам об этом должно быть хорошо известно.
— Но что же нам делать?
— Я, кажется, знаю: нам поможет король! Только Карл сможет открыть для вас все двери, и никто другой. Теперь все зависит от моей дипломатии. Ждите меня здесь. Лесдигьер, вы остаетесь с королевой, а я скоро вернусь.
Юный Карл IX находился у себя и откровенно скучал в обществе придворных, занимавших его пустыми рассказами. Маршалу не без труда удалось пробиться к нему и шепнуть на ухо несколько слов:
— Сир, мне необходимо переговорить с вами с глазу на глаз.
— Что-нибудь важное? — лениво поднял на него глаза король.
— Да, сир.
— Пойдемте к Тронному залу, по дороге вы мне расскажете.
Они так и сделали, и когда Карл услышал просьбу герцога, то остановился и состроил недовольную гримасу:
— Но если моя матушка действительно отдала такой приказ, я рискую навлечь на себя ее гнев.
— Ах, сир, неужто вам совершенно безразлична судьба королевы Наваррской, сына которой вы так любите?
— Это, правда, я люблю моего братца Генриха и с большим уважением отношусь к его матери, но… если матушка все же узнает, что я поступил вопреки ее воле…
— Сир, это всего лишь мои догадки, что она отдала такое распоряжение, и все может оказаться совсем не так. Просто вам предоставляется удобный случай заявить о себе, напомнить всем…
— О чем же?
— Что вы не принц, а король! Вам давно уже надлежит выйти из-под опеки королевы-матери и отдавать свои собственные приказы, ни от кого не зависящие. Пусть этот приказ будет вашим первым. Надо же когда-нибудь начинать? Франция должна узнать своего короля, и чем скорее, тем лучше.
Карл задумался, опустив глаза и теребя пуговицы своего золотистого камзола.
— Право, я даже не знаю, герцог… все это для меня неожиданно…
— Решайтесь, сир: сейчас или никогда! — продолжал наступать маршал. — Пусть все узнают, что такое воля короля! К тому же вас побуждают к этому отнюдь не изменнические настроения, а благие намерения, направленные к борьбе за мир и против насилия над вашей же родственницей и кузеном, над слабыми и обездоленными.
А и в самом деле, король он или нет? Никто и никогда не спрашивал его мнения. Справедливо ли это? И не пора ли, чтобы уже начали говорить «его величество» вместо «ее величество»? До совершеннолетия уже недолго, но почему бы не заставить говорить о себе уже сейчас?
— Черт возьми, — Карл внезапно оживился, — а ведь вы правы, герцог! До каких же пор моя матушка будет командовать вместо меня? Король я или нет, тысяча чертей!
— Вы наш добрый, справедливый и единственный король, Ваше Величество, и мы все — ваши верные слуги, — с поклоном ответил Монморанси.
Карл высоко поднял голову и выпятил грудь:
— Сделаем так, как вы предлагаете, герцог! Пусть матушка призадумается. Пора показать ей, кто настоящий король в нашем государстве. Идемте, сударь. Я не хочу, чтобы убивали королеву Наваррскую, а тем более моего беарнского братца. Вы говорите, она сейчас в своих покоях?
— Да, под охраной Лесдигьера и своих шести дворян.
— Отлично, тогда идемте. За себя не бойтесь; матушке я скажу, что такова была моя воля, а вы тут ни при чем.
— Постойте, сир, надо забрать с собой Генриха Наваррского.
— Ах, да. Тогда идемте к покоям королевских детей, он наверняка там. И, как всегда, они с сестричкой Марго и двумя братцами играют в жмурки или во всадников.
Это действительно оказалось так, и королю не без усилий удалось уговорить маленького принца отправиться вместе с ним к матери.
Но, узнав от матери о причине ее спешного отъезда, мальчик нахмурился, сжал кулачки и проговорил:
— Почему ты должна ехать одна, без меня?
— Потому что так хочет твой отец, и я ничего не могу с этим поделать; он здесь властелин, и его приказы выполняются беспрекословно.
— Но я не хочу оставаться с ним, — заупрямился Генрих. — Я хочу в Беарн, я хочу к бахчам с дынями и к виноградникам на склонах гор.
Жанна тяжело вздохнула и обняла сына:
— Очень скоро ты вернешься туда, мой мальчик, и тогда мы будем неразлучны. А сейчас тебе надлежит остаться здесь, при французском дворе, под наблюдением твоего отца. Так надо. Все принцы воспитываются при дворе, и мы не должны быть хуже других.
Принц надул губы и молчал.
— Обещай мне, что ты будешь тверд в своей вере и не изменишь ей, как бы тебя ни уговаривали отец и твои наставники, — проговорила Жанна, глядя сыну в глаза.
— Обещаю тебе, мама, — твердо произнес он.
Она привлекла его к себе и поцеловала в лоб.
— А теперь ты проводишь меня вместе с королем Карлом, твоим братом.
В дверях их остановили два стражника, которых здесь только что не было. Видимо, Екатерина решила устроить надзор за пленницей. Скрестив алебарды, они преградили беглецам путь.
